Путь к «Варягу»

Троицкий Павел В.

Но тут следует еще небольшое открытие. Наверное, многое скрыто от глаз только потому, что никто и этим сокровенным не интересуется и не пытается извлечь его на свет. Это фотография больницы, небольшого двухэтажного здания, красного цвета, похожего не те, которые можно встретить у нас в провинциальных городках. Там лечили наших раненых матросов с корабля «Варяг». Кто-то запомнил даже, что не очень-то тратились японцы на их содержание и корейские женщины подкармливали наши солдат.

Но как в сказке катится клубочек, ведет нас за собой, указывает нам дорогу. Тут же мы узнаем, как найти кладбище, где похоронены русские воины. Собственно, они и не похоронены в нашем смысле слова. Сотрудник музея объясняет, что останки наших героев

сначала были сожжены, а потом и захоронены. Не надо объяснять, что мы уже через несколько минут едем на машине на иностранное кладбище. У ворот кладбища табличка, на которой написано, что здесь похоронены иностранцы (дипломаты, миссионеры, моряки и врачи). Довольно обычное аккуратное европейское кладбище с белыми крестами и без нагромождения бесконечных изгородей, как у нас в России. Проходим сквозь все кладбище к низкой полутораметровой бетонной стене, почему-то увенчанной колючей проволокой. Назначение колючей проволоки скоро выясняется: за стеночкой находится американская военная база. Здесь и лежат останки тех 32 русских военных моряков, которые навсегда вошли в историю. А подвиг их мы будем помнить всегда, пока еще звучат слова великой русской песни, пока существует Россия.

Достаю из нагрудного кармана икону и получается первый иконостас храма-памятника под открытым небом. Совершаю поминальные молитвословия, доступные мирянину, и думаю о том, как возгласит здесь могучим басом вечную память какой-нибудь протодьякон, спутник и сослуживец русского архиерея.

Да, замечательны слова песни о «Варяге». Но жизнь подправила отдельные строки.

Не скажут ни камень, ни крест, где легли

Во славу мы русского флага,

Лишь волны морские прославят вовек

Геройскую гибель "Варяга".

Вот оно, место, принявшее последние останки русских героев, похороненные пусть и по иноземному обычаю. Они легли здесь во славу русского флага. А теперь уж наша задача, чтобы и крест, и камень с именами погибших сказали путнику из дальней России, оказавшемся здесь, на чужбине, что именно здесь покоятся 32 моряка, прославивших Россию своим подвигом. А хорошо бы, был здесь и флаг, во славу которого они легли…

Кажется, маленькая совсем история: о. Виктор, просивший немного воды из далекого залива, ставшего святым местом для русского человека, поездка по делам в Корею. Случайная встреча с историком-патриотом. Флаг… Но такие истории, начинающиеся как бы из ничего, так просто не заканчиваются и всегда имеют продолжение. Моя знакомая, переводчица, неожиданно встретившаяся мне, рассказала, что как-то, прогуливаясь около своего дома, встретила какую-то русскую семью. Как там завязался разговор, не знаю, но для русского человека в далекой стране, каждый человек, говорящий на его родном языке, можно сказать, почти что соотечественник, даже если он этнический кореец. В ходе знакомства выяснилось, что глава этой семьи не больше ни меньше, как военный атташе.

Не много ли для одного дня: днем – обретение флага, вечером – знакомство с русским атташе. Но Бог только один распоряжается нашими силами и временем, и ему только известна мера одного дня, способного иногда вместить и вечность. И вот мы сидим с Виктором Меркурьевичем Никифоровым в маленьком корейском кафе, что греха таить, – пьем корейскую водку, самый любимый напиток здешних жителей, который они поглощают в больших количествах, опорожняя не как мы, европейцы, бутылки, а наливая его прямо из чайников.

Знакомство прямо знаковое. Атташе оказывается, что называется «нашим» человеком. Русский патриот и в Корее, и в Японии, и в Америке, всегда им и остается, и мой рассказ не оставляет его безучастным. И дело даже не в том, что через год будет праздноваться столетие битвы в Чемульпо. Просто пришло время вспомнить о «Варяге». И мы, сидя за столиком, как бы тянем за нить, разматывая клубок, и приближаемся к середине.

Сейчас, когда многое стало возможным в нашем Отечестве, – плохое и хорошее, мы даже не знаем количества погибших, не знаем их имен, не имеем памятника и даже не можем сказать, где тела их нашли последний приют. Уж не говоря о том, что надо бы отслужить панихиду по погибшим. Надо создать мемориал, где написать бы имена павших героев. Удивительно, что не один подвиг русского народа не явился столь назидательным для потомков, не был столь воспет самим народом, чем подвиг героев «Варяга» и «Стрегущего». Вроде неудачная война, предвестница страшных событий в нашем Отечестве, и вот именно она дала как бы эталон героизма и мужества, воспетый самим народом: сто лет прошло с тех пор, но так же звучат и звучат мощно и раскатисто слова из песен о «Варяге» и «Стрегушем». Эти слова не смогла вычеркнуть даже всемогущая советская цензура, которой не по силам оказалось предать забвению эти песни, ставшие гимнами русского духа. Говорили о физическом поражении русских в Японской войне, но никто никогда не вспоминал о духовной победе.

Хотя говорить о победе в Японской войне в целом все-таки не приходится. Если на море русские явили мужество и решительность, то на суше они преуспели мало. Это произошло, в основном, по вине начальства. Желания воевать у простых солдат было предостаточно: ведь к концу войны набрали около 40 тысяч добровольцев, то есть военных, следующих на поле брани не по приказу, а по собственной воле. Но армия, руководимая Куропаткиным, старательно удерживалась от всяких активных действий. Спокойно дали высадиться на материк, затем хладнокровно отступали «по-кутузовски» в глубь страны, наверное, надеясь, что начнутся морозы и начнется партизанская война. А надо было «по-суворовски» и «по-скобелевски». Были моменты, когда решительное выступление окончилось бы, несомненно, катастрофой для японской армии. Но бросили Порт-Артур без достаточного запаса провизии умирать голодной смертью. Всему этому был виной материализм, уже разъедавший русское общество. Генерал Куропаткин думал только об обеспечении армии, но дух армии, духовные составляющие его общее не волновали. Но голодная, оборванная, казалось бы, обреченная армия часто может сделать гораздо больше, чем обеспеченная надувными ваннами и кормимая мороженным. Куропаткин, обладавший личной храбростью, издавал приказы: «Атаковать, но без решимости», «с превосходными силами в бой не вступать»… Что могли дать такие приказы армии? Конечно, уж точно не победу. Мало быть храбрым человеком, мало быть заботливым интендантом, надо быть Александром Невским, усвоившим простую доктрину: «Бог не в силе, а в правде». И написав этот лозунг на своих знаменах, он разгромил превосходящие силы противника на Чудском озере и на реке Неве. Надо быть Суворовым с его наукой побеждать: «Рядовому храбрость, офицеру – неустрашимость, генералу – мужество». Но армейский материализм породнил Куропаткина не с Суворовым и св. блгв. кн. Александром Невским, а с Мольтке, поклонявшимся расчету и материи. Но что русскому – здоровье, то немцу – смерть. Очевидно, правильно и обратное. Любой народ, оторвавшийся от своих коренных, глубинных основ, обречен на поражение. Как может не только существовать, но и успешно действовать отрицающее свою сущность, идущее в разрез с ней. Поэтому русский никогда не сможет жить ни по-немецки, ни по-американски, ни по-израильски. А если сможет, то это будет уже не русский, хоть и не еврей, и не американец, а некто, хочется сказать, даже нечто, что лишено право на существование, что не может существовать. Поэтому, видимо, некоторые народы покидали театр мировой истории: вернуться на сцену им было уже не под силу. «Пуля – дура, штык – молодец», – вот военная формула, четко выразившая русскую душу на поле брани. Не отсиживаться за укреплениями, полагаясь на техническое совершенство своего оружия, а решить все надеждой на Бога и готовностью положить душу «за други своя».

Конец ознакомительного фрагмента.