Путь к Вавилону

Керни Пол

С трудом они продвигались вперед. Первым шел Байклин, потом — Ривен, за ним — Айса и Джиннет. Ратаган замыкал колонну. Они шли, проваливаясь по щиколотку в снег, шипы на ботинках цеплялись за лед, что таился под снежным покровом. Шли, опираясь на свои ледорубы, упрямо продвигаясь вперед, несмотря на порывистый ветер, что застилал слезами глаза и трепал волосы — свежий ветер, обрушившийся на горы, поднявший вихри сухого снега с вершин, так что россыпи белых крупинок кружились в воздухе и горы, казалось, курятся белым дымком, поднимающимся в ясное небо. Их дыхание замерзало у них на губах, окутывая изморозью бороды, брови и мех одежды. А ветер прощупывал каждый шов, каждую щель, просачиваясь под одежду. А что сейчас в Долах? — думал Ривен. Лежит ли там

снег? Запорошило ли Талскер? Может быть, Мадра сейчас — именно в это мгновение — глядит из окна в доме Квиринуса, как пурга наметает сугробы, и думает о нем? А дома? Может быть, у их домика на берегу тоже сейчас выпал снег? Там снег был редкостью и выпадал лишь в отдельные морозные деньки посредине зимы, и они с Дженни радовались ему, словно дети, и взбирались на скалы, и неслись взапуски по сугробам до почты в Элголе — целых шесть миль. Они вваливались туда, все в снегу, продрогшие до костей и счастливые, как летние ласточки. То был один из тех дней, о которых потом можно сложить долгий-долгий рассказ, о которых потом вспоминаешь, сидя у разожженного очага, когда наступает вечер, огонь в камине особенно ярок и сухой плавник горит голубоватым пламенем среди пылающего торфа. Настоящая роскошь. Несметное богатство. Он был богачом и даже не знал об этом.

И вот он опять пришел в эти горы, только теперь они возвышались над ним, величественные, суровые и не умеющие прощать, — прекрасные и жестокие, как клинок меча. Теперь он достаточно знал для того, чтобы быть благодарным только за то, что это существует на свете. Они — эти горы — стоили того, чтобы вобрать их в себя и сохранить в сокровенных глубинах души горечь с радостью пополам.

Они шли весь день, медленно спускаясь по склону к тропе, которую знал Байклин. Они продвигались вперед, втыкая ледорубы в лед и вонзая шипы своих новых ботинок в смерзшийся снег, где — вырубая ступени, где — спускаясь на тросах, спотыкаясь, помогая друг другу и принимая помощь, в полном молчании. Джиннет помогали все. Они слишком много пережили вместе, понял Ривен, чтобы помнить сейчас о былом вероломстве или спорить о чем-либо. У них теперь общая дорога. И по ней нужно дойти до конца.

Они непрерывно спускались четыре часа и, наконец, добрались до тропы Байклина; хотя ноги у них так и гудели от напряжения, путники не стали задерживаться и тут же начали восхождение на хребет по узкой тропе. Поднявшись на гребень хребта, они пойдут уже по траверсу от одной вершины к другой. Ривен никак не мог избавиться от навязчивой мысли о том, где они будут спать этой ночью, если вдруг разразится буран. Небо по-прежнему оставалось безоблачным, однако у горизонта появились скопления туч, окутав вершины вуалью из серого тумана, да и ветер, кажется, поднимался. Даже теплая одежда, сшитая гномами, не спасала от его леденящих порывов.

Путники остановились, чтобы оглядеться; мощный порыв ветра буквально вдавил их в лед и снег, покрывавший скалы. Они прошли уже около трети пути. Еще пять-шесть тысяч футов — и они достигнут уровня вершин.

— Это ж сколько еще идти?! — воскликнул Ратаган, изучая взглядом громоздящиеся над ними вершины. И сам же себе ответил: — Долго еще и нудно.

— Мы должны подняться до темноты, — решительно проговорил Байклин. — Перейдем на ту сторону и поднимемся на подветренный склон, там можно будет разбить лагерь.

— И разжечь костер из снега, за неимением ничего другого, — отозвался гигант.

Байклин рассмеялся.

— Гномы уложили нам достаточно горючего камня, чтобы мы смогли отогреться, так что не нужно сильно отчаиваться.

Лицо Ратагана просветлело.

— Вот и славно. Меня, впрочем, и так уже греет мысль, что где-то там у меня припрятана бутыль доброго эля, призванная поднять настроение изнывающим от жажды и утомленным путникам.

— Так что у нас есть к чему стремиться, — сказал Байклин и сделал им знак продолжать восхождение.

Они поднимались по южному склону хребта, день постепенно сходил на нет, и морозная ночь надвигалась на горы. Небо потемнело,

тучи закрыли вершины гор. Снег не блестел уже, но лишь тускло мерцал в догорающем свете дня. К тому времени, когда путники выбрались на гребень хребта, стало совсем темно. Ветер выл и свистел, разбиваясь о южный склон, как о стену. Они перебрались через острый гребень хребта, и Джиннет с Ривеном едва ли не кубарем покатились вниз по обледеневшему склону. Байклин тоже упал. Они шли в связке, и Айса с Ратаганом, точно две неколебимые скалы, остановили их беспорядочное падение. На этом склоне горы ветер тут же утих. Они ничего не могли разглядеть во мраке — только темные очертания фигур на пока еще светлом снеге. Снег вился в воздухе и, падая, заметал их следы. Байклин встал первым.

— Надо найти укрытие поприличнее. Здесь близко есть такое место. Вставайте.

Они поплелись следом за ним, снег налипал на ресницы, слепил глаза, так что и на расстоянии в несколько ярдов уже ничего нельзя было разглядеть. Однако через несколько минут по левую руку от них показалась группа исполинских скал — цельные каменные монолиты. Путники стали протискиваться между ними и, наконец, отыскали расселину со скальным карнизом, достаточно широкую для того, чтобы вместить их всех. Ривен уселся на корточки; для того чтобы вытянуть ноги, здесь просто не было места. Ветер шумел где-то вверху. Ратаган уже рылся в своем мешке, разыскивая трутницу, Байклин и Айса вытаскивали поленья и горючий камень из своих. Ривен с Джиннет готовили место для бивуака, однако еще с четверть часа им пришлось провести, дрожа от холода, пока Ратаган не добился того, чтобы трут разгорелся, и потом трясся над тоненьким язычком пламени, раздувая костер. И вот, наконец, он запылал. Пламя высветило их лица из снежной круговерти ночи, тепло костра немного облегчило боль в поджатых ногах Ривена, которые давно свело судорогой.

— На сколько у нас хватит топлива? — спросил он Байклина.

Тот поморщился.

— Ненадолго. На пару часов точно хватит, но не больше. Можно, конечно, разжечь костер и поменьше, тогда топлива хватит часа на четыре. Но нам необходимо тепло. Сейчас я подброшу побольше дров, а там уже видно будет, может, снег к тому времени перестанет.

Они сбились в кучу в неверном свете костра, снег укрывал им плечи. Это будет долгая ночь. А когда догорит огонь, она покажется бесконечной.

Они достали свои спальные мешки и забрались в них, укрывшись от снегопада под каменной стеной. Дым костра почти не уходил из расселины и ел глаза, но путники все равно теснились у костра.

Ривен задремал, уже притерпевшись к тому, что в скрюченные его ноги почти не поступает кровь. Он лежал в полудреме, в сознании его проносились туманные образы: Исполины и гномы, подземные залы и города за высокими стенами. Столько всего… Такое многообразие лиц и мест, и каждое он узнавал. Но среди них было и что-то еще. Возможно, другая глава этой долгой истории или лицо, которое ему еще предстоит увидеть. От этих сумбурных видений ему стало как-то не по себе. Ривен медленно всплыл на поверхность сна и очутился в неярком красном свете затухающего костра, ощутив холод снега, который лежал у него на лице и не таял. Было все так же темно и ветер свистел на вершинах скал, как и прежде. На какое-то время его охватила ненависть к этой чертовой погоде, горам и всему тому, из-за чего он оказался здесь. Что притащило его сюда.

Он посмотрел на своих друзей. Все они спали, даже Лиса. Байклин вызвался первым нести караул, но он теперь спал, примостившись рядом с Ратаганом. На исхудалом его лице застыло хмурое выражение, как будто даже во сне он осуждал себя за то, что так непростительно забыл о долге. Ривен прекрасно понимал, что у него просто не было больше сил. Ведь на плечах Байклина лежала ответственность за них: все они полностью зависели от его опыта и сноровки с того самого момента, как пришли в эти горы. Байклин их вел. Айса защищал. Ратаган веселил. Ривен же и Джиннет не делали ничего существенного для остальных — им еще предстояло исполнить свою часть работы.