Путь к вершине
Шрифт:
— Ну, а главное, силы надо поберечь, — подмигнул Расул Агаевич, — руководство заповедника с нетерпением ждет уважаемого товарища из Москвы.
Дорога не показалась Зубкову ни плохой, ни дальней. Алик держал скорость порядка шестидесяти километров, а Расул Агаевич рассказывал о местных нравах, которые, будучи в основе своей глубоко моральны, более того — патриотичны, тем не менее легко могут быть неправильно истолкованы людьми несведущими и даже подведены под соответствующие статьи Уголовного кодекса. Изредка, когда рассказчик делал паузу, Сергей Петрович выглядывал из машины — и тогда его взору открывались чрезвычайно красивые места.
Шоссе сперва попетляло по дну ущелья довольно мрачного вида, потом легким ажурным мостом перекинулось через бурную
Это уже пошли заповедные места. С шоссе свернули на проселок, где действительно немножко потрясло, пока объезжали бесчисленные озерца и болота, заросшие необыкновенно высокими камышами («отсюда и название заповедника», — совершенно справедливо заключил Сергей Петрович). Но вот после какого уж по счету зигзага дорога неожиданно уткнулась в укрытое густыми зарослями цветущей сирени приземистое двухэтажное строение.
— Приехали! — облегченно выдохнул Расул Агаевич.
Чьи-то заботливые руки открыли дворцу газика и помогли выбраться наружу сначала ему, а потом и Сергею Петровичу.
У крыльца строения, являвшего собой, без сомнения, административный центр заповедника, стояла группа мужчин, одетых, несмотря на двадцатипятиградусную жару, довольно строго. Двое, выдвинувшиеся чуть вперед, были в темных костюмах, при зеленых велюровых шляпах, блестящих галстуках и лакированных ботинках. Трое остальных обмундировались гораздо проще, но опять же не первой молодости пиджаки их были застегнуты на все пуговицы.
Увидев столь торжественную депутацию, Зубков со смятением подумал, а не превратится ли пикник на лоне природы — на что можно было рассчитывать по намекам Расула Агаевича, когда он приглашал совершить эту экскурсию, — в заурядную официальную тягомотину с длинными речами и обязательной демонстрацией достижений передового коллектива.
Между тем началась процедура представления. Расул Агаевич охарактеризовал Сергея Петровича как «нашего уважаемого товарища из центра, выполняющего ответственное поручение», что вызвало у всех пятерых встречающих улыбки самой высокой степени сердечности. Из двух мужчин в зеленых шляпах, стоявших чуть впереди, один оказался директором заповедника Михаилом Ибрагимовичем. («По-нашему-то я не Михаил, — счел нужным объяснить он, — но для русских товарищей, с которыми постоянно приходится работать, так понятнее».) Владелец же второй зеленой шляпы по имени Рашид имел совершенно неудобопроизносимое отчество. («Да и произносить его необязательно, ведь у нас, как и у англичан, скажем, отчества нет», — заметил Расул Агаевич.) Рашид здесь тоже был гостем. Он занимал пост заместителя директора текстильного комбината в столице республики и приехал на выходной к старому другу, тому самому директору совхоза, который доводился двоюродным братом Расулу Агаевичу. Но директора, как на грех, вызвали на целый день в райком, где анализировались итоги весенне-полевых работ, и вот он вместо себя откомандировал в заповедник приятеля, поручив ему извиниться перед уважаемым московским гостем и все такое прочее. Бритоголовый старик с орденом Славы на потертом пиджаке был представлен как старший егерь Исмаил, а остальные двое граждан вообще никак не были названы, хотя и им Сергей Петрович пожал руки.
Когда наконец установили «ху из ху» («кто есть кто», как говорят те же англичане), Михаил Ибрагимович сказал на родном языке что-то двоим анонимам, и они моментально исчезли вместе с
Сергей Петрович переминался с ноги на ногу, не зная, как вести себя в данной ситуации. На помощь пришел Расул Агаевич.
— Дорогой директор, — обратился он к Михаилу Ибрагимовичу, — расскажи, пожалуйста, уважаемому гостю о жемчужине нашей республики, а мы с товарищем Рашидом об этом уже хорошо знаем и поэтому лучше проверим, как выполнил свои социалистические обязательства товарищ Исмаил.
— Рыба очень замечательный поймался, товарищ начальник, не сомневайтесь, — заулыбался егерь…
— Наш заповедник, — торжественно начал Михаил Ибрагимович, когда они остались вдвоем, — образован ровно пятьдесят лет назад. Его территория составляет…
И директор начал цитировать какую-то научно-популярную брошюру. Рассказ его изобиловал цветистыми оборотами вроде — «в живописной излучине полноводной реки произрастают гигантские злаки, ошибочно называемые камышами», «неустанная забота о сохранении родной природы принесла замечательные плоды…» — и еще много чего в том же духе. Сергей Петрович узнал, что в заповеднике водятся камышовые коты и обыкновенные шакалы, лебеди и орлы, змеи и ящерицы, — в общем, сотни самых разнообразных млекопитающих, пресмыкающихся и птиц, среди которых несколько видов весьма редких. Еще он узнал, что коллектив заповедника уже завершил квартальный план по заготовке сена и сейчас прилагает все усилия, чтобы встретить приближающийся юбилей выполнением повышенных обязательств по сдаче государству шкурок нутрий.
О нутриях Михаил Ибрагимович распространялся довольно долго, скромно подчеркнув, что разводить их здесь начали по его инициативе. Тут Сергей Петрович поинтересовался, а не Тимирязевку ли закончил Михаил Ибрагимович, и немного смутился, услышав, что директор- кадровый профсоюзный работник. Заповедник он возглавляет всего третий год, а до этого был и председателем постройкома, и председателем райпрофсожа — это, значит, по железнодорожной линии, а еще раньше — начальником отдела в республиканском совете профсоюзов. Должности эти менял Михаил Ибрагимович, во-первых, следуя почину Валентины Гагановой, а во-вторых, что скрывать, дает еще знать о себе в здешних краях такая отрыжка прошлого, как национальное кумовство…
Нынешней своей должностью, доверительно объяснил гостю Михаил Ибрагимович, он вполне доволен. Наука, конечно, не профсоюз, но при старании и ее оживить можно. Вот до него совсем разленился коллектив, егери других забот не знали, как объезжать территорию да считать, не убавилось ли этих шакалов или гусей. Ну, гусей еще куда ни шло — их пострелять одно удовольствие, а шакалы-то кому нужны? А он быстренько всем нашел работу: заготовки сена организовал, нутрий развел и имеет теперь намерение запустить в озеро толстолобика и белого амура, читал в газетах, что питаются эти рыбы любой растительностью, а здесь тех же камышей — ешь не хочу. Рыбу согласен брать коопторг для дальнейшей реализации населению — вот и еще одна статья дохода. Словом, надо только проявить инициативу — и даже такое заведомо убыточное хозяйство, как заповедник, даст в конце концов прибыль.
Тут Михаил Ибрагимович как будто спохватился, что завело его куда-то в сторону, и снова взялся за пересказ брошюры. В заключение пошли осматривать музей, под который отведен был весь второй этаж дома. Первую комнату целиком занимал красавец олень с шикарными рогами, на которые, прикинул Сергей Петрович, можно повесить не меньше десяти головных уборов. В следующей комнате стояли вдоль стен слегка облезший камышовый кот, захудалая дворняжка, оказавшаяся шакалом, и обыкновенный заяц. Третья заполнена была снопами камышей и других каких-то растений, а на двух столах разместились коллекции стрекоз, бабочек и жуков. И, наконец, в последней, самой просторной, экспонировались птицы. В стеклянных ящиках, похожих на аквариумы, находились: какой-то орел (надписи на подставках были только на латыни), цапля и три или четыре утки, которые вроде бы ничем не отличались друг от друга, но названия имели разные. Несколько «аквариумов» вообще пустовали.