Путь к Земле («Кон-Тики»)
Шрифт:
Я представил себе, как невидимые в темноте, всего в нескольких сотнях метров под нами проносятся зазубренные пики лунных гор, и мне вновь стало жутко. Вдруг альтиметр дает все-таки неверные показания…
– Не нервничай, штурман, – услышал я голос Коршунова. – Они прямо под нами, и до них не меньше пятисот метров. Опытный пилот чувствует такие вещи. Мы чувствуем это кожей…
Я так и не знаю, правду ли он говорил или просто чтобы меня подбодрить. Через некоторое время опасный район остался позади. «Кон-Тики» уверенно приближался к месту своего назначения. Впереди наметилась извилистая огненная
Мой взгляд упал на индикатор топлива. Много ли мы израсходовали на непредвиденную встречу с масконом? Вряд ли. Перегрузка почти не ощущалась…
Но я увидел такое, от чего волосы у меня на голове буквально встали дыбом.
– Михаил, – проговорил я с трудом, – посмотри сюда. Видишь?
– А в чем, собственно, дело? – поинтересовался он довольно флегматично.
– Когда мы вылетали, – сказал я, – в баках было три с половиной тонны топлива. Так?
– Да, и ни граммом меньше.
– Оказывается, мы почти все истратили, – продолжал я. – Проклятый маскон! Мы сожгли больше двух тонн! Мы не сможем теперь сесть!
– Ты в этом убежден, штурман?
– Да, – твердо сказал я. – Нам придется просить помощи. Пока не поздно. Пока мы еще на орбите!
– Чтобы я просил помощи? – бросил он яростно. И замолчал. Я следил за его лицом. На его тонких губах появилась улыбка.
– Вспомнил одну старую историю, – ответил он на мой недоуменный взгляд. – Значит, штурман, ты полагаешь, топлива на финиш не хватит? – Я молча кивнул. – Допустим, что это так. Но если бы в кабине был только один из нас, топлива бы хватило. Масса человека в скафандре – килограммов сто пятьдесят, если не ошибаюсь?
– Да, – пробормотал я, еще не понимая, куда он клонит.
– Тогда у нас остается единственный выход. Над безатмосферными лунами так иногда делают. Один из двоих идет за борт, становится спутником луны, а второй садится, заправляется, потом взлетает и подбирает товарища.
Сказать я ничего не смог. У меня пересохло во рту.
– Дальше начинается арифметика, – проговорил он жестко, и я сразу вспомнил его профессиональное прозвище. – Если за борт пойду я, ты все равно не сядешь. Погубишь и себя, и «Кон-Тики», и в конечном счете меня. Если же за борт пойдешь ты…
Он смотрел на меня холодными, немигающими глазами.
– Словом, как говорилось в той истории, Боливар не вынесет двоих. Что скажешь, штурман?..
3. Прощайся с этой Луной!
Мы стояли рядом с «Кон-Тики» на лунных камнях. Тени прятались под ногами. Машина подтвердила, на что способна: совершив кругосветное путешествие, «Кон-Тики» вернулся на собственную стоянку, в ту же точку, откуда взлетел. Коршунов придерживался за посадочную опору, его пошатывало. Что ж, он поработал на совесть. Когда амортизаторы коснулись грунта, топлива в баках не осталось ни капли, зато и скорость ушла в ноль – и вертикальная и горизонтальная. Я, надо сказать, тоже не чувствовал себя бездельником – одних только цифр («высота… скорость… высота… скорость…») за последние минуты пришлось надиктовать сотни. Но все это было в прошлом.
А здесь, куда мы столь блистательно
Коршунов наконец поднял голову.
– Вот она. – Он показал на запад. Над горизонтом поднималась блестящая вертикальная черточка. – Станция «ЮГ», «Юрий Гагарин», наша первая остановка…
«Остановка» довольно бодро взбиралась к зениту. На восхождение ей потребовалось минуты три. Теперь, наблюдаемая с торца, она выглядела уже не черточкой, а едва различимым кружочком.
– До нее всего пятьдесят километров, – сказал Коршунов, – но у нас свой отсчет, для нас это четверть дороги. Мы заправимся там и пойдем дальше. Когда старт, штурман?
Я вздрогнул.
– Ну, вроде договорились на завтра…
– Да, – подтвердил он. – Но «завтра» – понятие растяжимое. Ты штурман, назначай точное время.
– Слишком рано, может, не стоит? – полувопросительно предложил я. – Нужно хорошенько выспаться, отдохнуть… Может, часов в двенадцать?
– Договорились, – кивнул Коршунов. – Завтра, в полдень по Москве. – Он провожал взглядом опускающуюся к восточному горизонту черточку. – Мы заправимся там, штурман, наполним баки «Кон-Тики», а потом… – Он посмотрел в зенит, где громадным дымным кольцом светилась Земля. – Даже не верится… Несколько дней, и мы будем там.
– С Юпитера, наверное, она выглядит поскромнее, – сказал я.
– С Юпитера?.. – повторил он, странно на меня посмотрев. И, помолчав, добавил: – Ты, Саша, видел когда-нибудь Меркурий? – В голосе его появилась горечь, будто с этой планетой были у него связаны какие-то сокровенные, причем не слишком приятные воспоминания.
– Меркурий? – сказал я, подумав. – Нет. По-моему, никогда. Да его почти никогда и не видно. Он слишком близко к Солнцу, не разглядишь.
– Правильно, – кивнул он. – Меркурий не удаляется от Солнца – от диска Солнца – больше чем на двадцать градусов, поэтому его трудно увидеть. Но знаешь ли ты, Саша, – голос его зазвенел, – знаешь ли ты, что из системы Юпитера Земля кажется вдвое ближе к Солнцу, чем Меркурий отсюда?! Вдвое, Саша! А я провел там двадцать лет. Безвылазно двадцать лет! Знаешь, сколько раз за эти годы я видел Землю? Планету, на которой родился?! Но мы там будем – я даю слово!
Он почти кричал. В глазах его была ярость.
– Но, может быть, в телескоп… – неуверенно начал я.
– В телескоп?! – Он ударил кулаком по амортизатору. «Кон-Тики» качнулся. Коршунов опустил руку и почти спокойно закончил: – Да, разве что в телескоп. В телескоп ее иногда видно.
Некоторое время мы молчали.
– Извини меня, Саша, – сказал он потом. – Со мной бывает… Особенно после трудного финиша. И еще, не обижайся на меня – ты знаешь, о чем я. Это была просто шутка.
Зря, конечно, он об этом напомнил. Обошлись бы без его извинений. А сейчас… Я вновь увидел перед собой злосчастный индикатор топлива, и у меня снова похолодела спина, как там, наверху, когда он самым серьезным тоном предложил мне идти за борт, чтобы подождать его на орбите…