Путь ко спасению
Шрифт:
Сказать, что Шуйга обалдел, — ничего не сказать.
— И что же заставило тебя отвергнуть столь очевидную мысль? — осклабился он.
— Фраза «ты такой же, как мы». И вот тут было что-то еще, о чем Павлик нам не сказал. Он испугался стать таким же, как этот архиерей. Я, грешным делом, предположил, что он скопец… — Десницкий слегка смутился и даже кашлянул. — Помнишь, я спрашивал, как этот владыко Иаков выглядит? Нет, скорей всего нет. Разве что совсем недавно… Или на гормонах сидит, что вряд ли, — зачем тогда? Ну и… за это бы нас не убили.
— Думаешь? Добровольных скопцов лишают сана, только по медицинским показаниям можно. Это не считая смешков
— Если он так высоко сидит, что может убрать лишних свидетелей, то уж раздобыть справку от врача ему ничего не стоит. Кстати, за твое предположение нас бы не убили тоже.
— Ты так в этом уверен?
— Их уже тысячу лет обвиняют и в содомии, и в растлении малолетних, а им как с гуся вода. Плюнь в глаза — все божья роса. У нас же нет доказательств, только предположения.
— А в кафе ты понял, что сиротка испугался стать ловцом человеков? — неуверенно хмыкнул Шуйга.
— Нет. Он испугался чего-то другого, но он понял, что значит «как апостолы», теперь я уверен.
Десницкий замолчал, раздумывая. А Шуйга вдруг понял, что может наконец-то спокойно уснуть. Не считая себя последней сволочью и не вспоминая беззвучных детских слез. Согласиться с рассуждениями Десницкого было легко и… удобно. Со всех сторон.
Как назло, захотелось есть…
Маленький городишко, прославленный своим огромным древним монастырем, встретил их тем же унылым холодным дождиком и безрадостным колокольным звоном. Сумрачное воскресное утро расцветило небо причудливыми оттенками серого. Десницкий зевал и клевал носом, а Шуйге опять мерещились велосипедисты на обочине — ночь за рулем всегда тяжелее, чем день за рулем.
Они решили не задерживаться здесь надолго: купить продуктов и, отъехав километров на двадцать, опять остановиться где-нибудь в лесу. Разводить костер в такую погоду — дело неблагодарное, и Шуйга с отвращением думал о холодной жирной тушенке с черствым хлебом, впрочем как и о бутербродах с колбасой. Хотелось горяченького чайку.
Ехать оставалось километров триста, но еще четыре-пять часов без отдыха Шуйга бы не выдержал — призраки велосипедистов однозначно предупреждали, что пора сделать перерыв.
— А может, поедим по-человечески? — он глянул на Десницкого. — Мы на гостинице сэкономили.
— Мы вчера уже поели по-человечески, — хмыкнул Десницкий. Неужели пошутил?
— Здесь нет казаков, здесь знаменитая черносотенная организация — Союз Михаила Архангела.
— Есть разница? — поинтересовался Десницкий.
— Конечно! Они принципиальные трезвенники и пламенные борцы за чистоту расы. Тебе опасаться нечего. — Шуйга глянул в зеркальце, но не увидел ничего, кроме синяка на пол-лица. — Да и мне, пожалуй, тоже. Истинные антисемиты разбираются в этом лучше профессиональных антропологов. Никаких нагаек — строго научный подход к организации погромов. Они борются за отмену красных паспортов для выкрестов. Впрочем, атеисты льют воду на мельницу мирового сионизма, так что лучше не выпендриваться.
Древний монастырь был зажат между улицами Дзержинского и Гагарина (судя по атласу), а подъезд к нему осуществлялся с центрального проспекта Карла Маркса, по которому Шуйга намеревался проехать через город. Беда всех маленьких городов: нет денег на избавление от богопротивных названий. Несмотря на ранний час, огромная автостоянка перед монастырскими воротами была забита экскурсионными автобусами, еще два никак не могли разъехаться при повороте с проспекта, и пришлось остановиться. Шуйга инстинктивно
Взвыл сигнал ехавшей по первому ряду «газели», завизжали тормоза — вслед прыгнувшему через лужу на тротуар Десницкому понеслись отборные ругательства, выдавшие в водителе «газели» истинного великоросса. Сзади «козлику» тоже посигналили, и Шуйга поехал вперед, безуспешно стараясь перестроиться. Когда ему это удалось, нужно было разворачиваться, а не парковаться.
Девять утра! Воскресенье! Откуда такая толчея? Если Шуйга ничего не перепутал, день города праздновали не здесь.
Место для парковки он нашел только на улице Гагарина и назад пошел пешком, уже не надеясь отыскать Десницкого в толпе перед монастырем. Зато по дороге выяснил, что к воскресной службе всегда приезжает много паломников из столицы, а сегодня литургию будет вершить известный архиерей, председатель какого-то синодального учреждения, потому тут и телевидение, и журналисты, и полиция, и черта в ступе… Повезло так повезло. Вряд ли Десницкий высмотрел в толпе старого знакомого, чтобы кидаться под колеса «газели». Вот интересно: это злая судьба, удача или он обознался? Несмотря на природное любопытство, Шуйга надеялся на последнее.
Дождь кончился будто по заказу. Десницкий стоял у ворот и читал огромный плакат «Правила поведения на территории монастыря». Он растерянно глянул на Шуйгу и сказал:
— Я не смогу…
— А ты уверен?
— Да. Он тут долго стоял, благословлял, журналистам что-то отвечал на камеру. И мальчик с ним.
— А тебе оно надо?
Десницкий пожал плечами.
— Ты даже подойти к нему не сможешь. Если вообще увидишь еще раз. А если и сможешь, о чем ты спросишь? И как? — Шуйга не надеялся в чем-то его убедить.
— И этот, который с нами в участке говорил, тоже с ними. На заднем плане, в штатском.
— Тьфу, в мирском, а не в штатском. Как ты узнал?
— Догадался. Потому что он узнал меня.
— Маленький и толстый? — усмехнулся Шуйга.
— Нет, с чего ты взял? Обычный.
— Дядя Тор, давай поедем отсюда, а?
Десницкий покачал головой и слабо улыбнулся.
— У стен монастыря опять большой переполох, — пробормотал Шуйга. — По мелкой речке к ним приплыл четырнадцатирукий бог…
Десницкий снова обратил свой взор на «Правила поведения».
— Ну ладно три поясных поклона… Но посмотри: входить на территорию монастыря надо с благоговением. — Он был растерян. Он собирался соблюсти все правила!
— Да уж, какое может быть благоговение у четырнадцатирукого бога?
— Сегодня нет никакого поста?
— Не знаю. Вроде нет. А что?
— В постные дни — три земных поклона, — Десницкий кивнул на плакат.
Шуйга огляделся: из проходивших через ворота православных крестились почти все, некоторые кланялись однократно, и только один бородатый парень с характерной древнерусской тоской в глазах поклонился трижды, осеняя себя крестным знамением после каждого поклона и шепча при этом какую-то мантру.