Путь магии и сердца
Шрифт:
Мы целовались, уже не оглядываясь ни на госпожу Венту, ни на слуг, ни на оркестр. Мы говорили и не могли наговориться. Мы танцевали, нещадно путая фигуры всех танцев, за исключением вальса, который играли только для нас, каждые полчаса…
Сказители утверждают, что эта ночь не только самая длинная в году, но и самая страшная. Мол, прежде чем уйти, злой белый дух столько ужасов на людей нагоняет, что вообразить жутко. Так вот — ничего подобного. Врут сказители. Точно говорю — врут!
Когда я окончательно убедилась в мысли, что лучше быть
Едва в руках каждого из присутствующих появился бокал, синеглазый отпустил мою ладошку, отступил на три шага и провозгласил:
— Восемнадцать лет назад, в эту ночь, произошло ещё одно очень важное событие…
Вокруг совсем тихо стало, а я… я закусила губу в отчаянной попытке сдержать внезапные, но очень счастливые слёзы. Как он узнал? Откуда?
— Восемнадцать лет назад, — в голосе Кира появились хрипловатые, волнующие нотки, — в эту ночь, родилась самая прекрасная, самая милая девочка… Моя дорогая, моя любимая Эмелис.
Паузу, которую выдерживал Кир, в явном желании сказать что-то ещё, оборвал дружный, исполненный отчаянного веселья вопль:
— За Эмелис!
А потом как из решета посыпалось:
— За Эмелис!
— Счастья!
— Радости!
— Ну надо же!
— Восемнадцать!
Мир снова наполнился звоном бокалов, смехом, счастливыми воплями. Несмотря на то что день середины зимы — праздник, в который не принято помнить о титулах, подойти ко мне замковая челядь не решилась. Госпожа Вента тоже в сторонке стояла… Видимо, из-за Кирстена.
А боевик передал бокал стоящему подле него мужчине, приблизился и опустился на одно колено. Поймал мою ладошку и, прежде чем успела опомниться, надел на средний палец перстень с крупным аквамарином. Кольцо было выполнено в том же стиле, что подаренное некогда колье.
— С днём рождения, любимая, — поднимаясь и заключая в капкан рук, прошептал Кир.
Я не ответила, обняла за шею и спрятала лицо у него на груди. В этот миг близость синеглазого пьянила куда сильней, нежели аромат его парфюма.
— Это не всё, — шепнул боевик, коснулся губами ушка. Лица я не видела, но чувствовала — Кир улыбается.
Отстраняться не хотелось, потому что… его объятия — лучший подарок.
— Эмелис, поверь, тебе понравится.
Я поверила…
Меня избавили от бокала, взяли за руку и уверенно повели к двери, за которой ещё один зал скрывался — тот самый, где на полу круг стационарного портала вычерчен.
Когда поняла, куда именно идём, радость сменилась недоумением, сердце кольнула тревога. Я не знаю, почему насторожилась, почему затаила дыхание, когда переступала порог, тоже не знаю… А оказавшись внутри, и вовсе вздрогнула — у слабо мерцающего портала стоял наш досточтимый ректор, господин Морвен.
Я обернулась, послала Кирстену удивлённый взгляд. А боевик улыбнулся шире и, отпустив мою ладошку,
— Господин Морвен сегодня курьером подрабатывает.
Сердце пропустило удар, чтобы тут же забиться бешено и громко. Курьером? О Всевышний! Если так, то я точно знаю, кто его прислал.
Я сделала нерешительный шаг навстречу, потом второй, третий…
— Госпожа Эмелис, примите мои поздравления, — сказал Морвен, отвесил учтивый, несколько неожиданный поклон.
Я от этих слов вздрогнула, расправила плечи и осмелела. Уже не спотыкалась, шла решительно, хотя коленки всё равно дрожали.
Едва подошла вплотную, Жаба протянул узкую, обтянутую бархатом коробочку. После бросил нервный взгляд на Кира, который по-прежнему у двери стоял, и подал конверт. Теперь у меня не только колени задрожали, но и руки…
На листе тонкой бумаги, обнаруженном в конверте, было написано:
«Дорогая Эмелис,
прости, что не могу быть рядом в этот праздник, но знай — я очень тебя люблю. Ты моя единственная радость. Я бесконечно скучаю и очень жду встречи. Надеюсь, мой маленький подарок тебе понравится.
И приписка:
«У меня всё хорошо. Даже лучше, чем предполагалось. Надеюсь, скоро всё закончится и мы снова будем вместе».
В этот раз сдержать слёзы не удалось. Я некрасиво шмыгнула носом, вновь вчиталась в послание. Папа! Едва ли не впервые в жизни господин Форан из рода Бьен подписался так. Обычно он предпочитал именоваться отцом.
Дохлый тролль! Как жаль, что не могу оставить эту записку! Известие о том, что с папой всё хорошо, — лучший подарок! Все эти недели я усиленно гнала мысли и страхи, а теперь… теперь словно камень с души свалился.
Я прочла записку раз десять и с великой неохотой позволила Морвену вынуть послание из ослабевших пальцев.
Короткое, отрывистое слово заклинания, и бумага вспыхнула, осыпалась пеплом. А ректор отвесил ещё один поклон, шумно вздохнул и поспешил к порталу. Удовольствия от нашей встречи Жаба явно не испытывал. Он вообще был бледен и заметно нервничал.
Впрочем, неудивительно. Переписка опасная, инкогнито доверенной ему девицы тоже добра не сулит, а ещё Кир в свидетелях и соучастниках. Но если вспомнить, какую сумму господин Форан преподнёс этому толстяку… в общем, Жаба переживёт.
Дожидаться, когда ректор исчезнет в портале, не стала. Прижала к груди обтянутую бархатом коробочку, развернулась и поспешила к Кирстену. Заметив мои слёзы, боевик поджал губы и обнял.
— Мелкая, ну ты чего? — прошептал он.
Я всхлипнула, ответила придушенно:
— Всё хорошо.
— Точно? — переспросил синеглазый.
Кивнула и всё-таки заплакала. Кир сразу сообразил, что это слёзы радости, но всё равно попытался успокоить. Он выбрал самый действенный метод — поцелуи. Я против такого успокоительного, разумеется, не возражала.