Путь мира
Шрифт:
– Ах! Я безнадежно промочила туфли.
– Что за беда? – произнес он. – От них всё равно пора избавиться.
Он ловко снял с неё туфли и тут же расцеловал обе ножки. Женщина довольно рассмеялась и растянулась на диване. Тем временем Эмиль наполнил и подал ей бокал, а потом взял её туфлю за каблук и налил туда вина для себя.
– За самую обаятельную и влиятельную женщину на всей Лее! – провозгласил он и выпил вино залпом.
Она тоже сделала глоток из своего бокала, и ластясь к Эмилю, игриво спросила:
– У вас на Земле все мужчины такие непосредственные? Или только ты один грешен, а остальные – божьи праведники?
– Целомудрие мужчин означает конец
Доминика очнулась от "столбняка" и, более не в состоянии глядеть на все эти фривольности, покинула свой наблюдательный пункт. Быстро миновав холл, преодолев тяжелую дверь и чуть не упав с крутой лестницы, она в изнеможении присела на последнюю ступеньку. Почти в то же мгновение кто-то схватил её сильной рукой и зажал рот. Вслед за этим она услышала знакомый умоляющий шепот:
– Только не вздумай кричать, ради Бога не вздумай кричать. Пусть я негодяй, пусть занимаюсь низкими вещами и поэтому недостоин своих званий и тому подобное, только не вздумай кричать, прошу тебя, умоляю… Ну, обещаешь, пожалуйста, у меня нет времени, совсем нет времени.
Доминика кивнула головой, на сколько ей позволяла крепкая хватка Эмиля, и тот сразу отпустил её. Она обернулась и увидела его лицо: глаза его выражали такой редкостный испуг, какого она и представить не могла на этом мужественном, не знающем страха лице.
– Какой кошмар! – продолжал он тем же тревожным шепотом. – Ты всё-таки выследила меня! Ах, Доминика, если бы ты знала, во что сейчас вмешиваешься! Если тебе совсем не жалко меня, гнусного лицемера и обманщика, то пожалей хоть себя, свою жизнь. Умоляю тебя, уходи, уходи беззвучно и больше никогда не возвращайся сюда. И не говори, пожалуйста, не говори никому об этом…
– Но это же… Это же жена министра… – Доминика не успела договорить, Эмиль опять зажал ей рот.
– Нет, нет, – прошептал он. – Ты ошиблась, никакая это ни жена… Пожалуйста, уходи побыстрее, и никому-никому, если ты хоть капельку, хоть на мизинец считаешь меня человеком. От этого зависит моя жизнь, и не только моя, но и… Уходи молча и побыстрее. Ты ничего не видела, прощу тебя, пожалуйста…
Он отпустил её и буквально упал перед ней на колени, просительно сложив ладони лодочкой. Ей стало противно, она впервые видела этого человека таким жалким и порочным. Тогда она развернулась и быстро, не оглядываясь, пошла к выходу. Эмиль вскочил и сделал так, чтобы дверь за ней не хлопнула.
Теперь она шла по улице. В душе её образовалась сквозящая пустота, там не было ответа на грызущий и пугающий её вопрос: «Как? Как мог этот человек так опуститься? Ведь это был настоящий человек, человек с большой буквы! И что же будет дальше, если даже этот человек, которого она считала одним из лучших людей среди своих друзей, погряз в трясине похоти и разврата?». Но с другой стороны её мучило ещё одно чувство – чувство стыда от того, что и она оказалась именно тем слабодушным любопытствующим, который решился копаться в грязном белье и заглядывать в замочные скважины.
Доминика не поехала в посольство, а двинулась на площадку космопорта, туда, где в одиночестве стояла «Удача», и остановилась у закрытого переходника. Теперь ей ничего не оставалось, как связаться с посольством, чтобы предупредить о своем местонахождении и ждать капитана корабля. Эмилио Алекси был слишком подозрителен, чтобы сообщать код входа даже своим. Видимо, так он начал поступать после того, как астры проникли на борт с целью завладеть кораблем. А так как он обычно хорошо помнил
Прошёл час, другой. Наконец к звездолёту, не спеша, подлетело одинокое такси, из которого вышел Эмиль. Лицо его было хмурым и без единой искорки румянца.
И тут вдруг она с полной отчетливостью и предельной яркостью осознала, как оскорбила его, как унизила его там, на лестнице, затоптав его доверие. Да, он – любитель «клубнички», да – это аморально по отношению к жене и к тем замужним женщинам, с которыми он связывается, да – это скорее всего может нанести определенный урон светлому лику земной посольской деятельности, да – может быть такое поведение и не соответствует его высоким званиям. Но, с другой стороны, он не нарушал никаких законов: ведь в сущности, нет ни категоричного запрета на измену супруге, ни табу на тайное ухаживание за женщиной, пусть даже и замужней, и тем более не запрещено иметь отношения сначала с одной женщиной, через неделю с другой, через день с третьей и так далее, тем более что отношения эти были по видимому сугубо добровольными с обеих сторон. К тому же, он старается всё это делать в тайне, чтобы не повредить не только своей репутации, но и репутации этих женщин. Он, в конечном счете, хотя может быть и бессознательно, но заботится и о своей жене, держа её в совершенном неведении относительно своих похождений. Ведь она, если даже и узнает обо всем, скорее всего все равно не перестанет любить его, а будет только бесконечно несчастна, и это может привести к ужасным ссорам и даже распаду семьи.
А сама Доминика? На поверку, она совершила куда более серьезный проступок, чем он. Она бессовестно подглядывала за его личной жизнью, мало того, даже попыталась вмешаться и указывать, что ему можно, а что нельзя делать. Да! Её поведение было куда более преступным! От этих мыслей ей стало так тошно и стыдно, что она даже не могла заставить себя заговорить с ним, хотя и осознавала острую необходимость извиниться за свою выходку.
Тем временем Эмиль молча сел на переднее сидение рядом с ней и запарковал машину в переходник корабля. Потом вышел, открыл дверцу перед девушкой и протянул руку, чтобы помочь выйти ей. Доминика, как будто оцепеневшая от тяжких раздумий, медлила потупившись. Прошла минута, другая, Эмиль все держал руку. Наконец, Доминика решилась взглянуть на него, протянула ему свою ладонь и вышла из машины.
Его рука показалась ей холодной как лед, а лицо не отражало вообще никаких эмоций. Он слегка кивнул головой в сторону двери и вход тут же открылся.
– Прошу, – сказал он совершенно «ровным» тоном и сделал церемонный приглашающий жест.
Это было первое и единственное слово, произнесенное ими за весь последующий вечер. Оба упорно молчали и даже не глядели друг на друга, пока ужинали в столовой. Потом случайно пересеклись взглядами, одновременно покраснели от стыда за свои поступки и тут же разошлись по каютам, даже не пожелав друг другу спокойной ночи.
Было уже совсем темно. Звёзды на небе сияли холодным, чуть подрагивающим светом. Эмиль глянул на часы: было без двадцати минут полночь по местному времени. Флаер освещал выщербленную временем мостовую, ближайшие каменные стены и такой же, но сложенный из камней помельче, забор. Далее виднелись неясные очертания садовых деревьев. Покоем веяло вокруг, казалось, всё живое окрест крепко спит, и только оркестр кузнечиков старался изо всех сил, как бы польщенный этим всеобщим внимательным молчанием.