Путь моей жизни. Воспоминания Митрополита Евлогия(Георгиевского), изложенные по его рассказам Т.Манухиной
Шрифт:
Похороны были в ужасную погоду. Ветер, мокрый снег, слякоть… Все прилегающие к церкви улицы были забиты народом. Это были народные похороны. Гробы несли на руках добровольцы из толпы. Большевики в те дни еще не смели вмешиваться в церковную жизнь и не могли запрещать своим противникам изъявлений сочувствия и политических симпатий.
Интронизация Патриарха была назначена на 21 ноября, а пока Патриарх уехал в Троице-Сергиевскую Лавру молитвенно приготовиться к этому дню.
Торжество должно было состояться в Успенском соборе. Большевики уже расположились в Кремле и пускать нас туда не соглашались. После долгих переговоров разрешение было получено, но с условием, что вход в Кремль будет по билетам со штемпелями большевистских властей. Мы отыскали древний церемониал интронизации патриархов и выхлопотали, чтобы нам дали из патриаршей ризницы [78] кое-что из патриаршего облачения.
78
Патриаршая ризница была полна драгоценнейших вещей — памятников старины. Кое-что во время "октябрьских" дней разграбили…
Под 21 ноября я ночевал в Марфо-Мариинской обители. В Кремль я выехал на турковицких лошадках, в непогоду, в метелицу… Дорогой повстречался мне архимандрит Вениамин [79] со священником. Я их посадил в свой экипаж и довез до Кремля. Стража проверила наши пропуска, дальше мы пошли уже пешком.
Литургию в Успенском соборе служили три-четыре старейших архиерея. Остальные, в том числе и я, стояли на амвоне. Облачали Патриарха среди храма. Поверх подрясника надели "параман" — наплечник в виде креста. Патриаршая служба до "Святый Боже" ничем не отличается от архиерейской. Разница в том, что при пении "Святый Боже" Патриарха ведут к "горнему месту", где стоит патриарший трон. Архиереи усаживают Патриарха с возгласом "Аксиос!", Патриарх встает, они вновь его усаживают и возглашают "Аксиос!" — и так до трех раз. Потом Литургия следует по обычному архиерейскому чину. В "слове" своем Киевский митрополит Владимир говорил "о буре, которая бушует на Руси, о волнах, которые хотят поглотить корабль Церкви…". В ответном "слове" Патриарх Тихон смиренно исповедал волновавшие его чувства, говорил о недостатке мудрости, неуверенности в своих силах, об уповании на помощь Божией Матери…
79
В эмиграции, в Париже, возглавлявший Сергиевскую (Елевфериевскую) Церковь.
Когда мы вышли из собора, я удивился разрушению кремлевских церквей. Октябрьский штурм был беспощаден… Дыры на куполе Успенского собора, пробоины в стенах Чудова монастыря. Пули изрешетили стены собора Двенадцати Апостолов. Снаряды повредили соборы Благовещенский и Архангельский. Удручающая действительность… Веяние духа большевистской злобы и разрушения — вот, что мы почувствовали, когда в высоком духовном подъеме вышли из Успенского собора… Полной радости не могло быть, только молитвенная сосредоточенность и надежда, что Патриарх, быть может, остановит гибельный процесс.
По древнему обычаю после интронизации Патриарх должен торжественно объехать Кремль, благословляя народ. Эта процессия обставлялась когда-то с большой пышностью. Теперь патриарший объезд Кремля являл картину весьма скромную. Патриарх ехал на извозчике с двумя архимандритами по сторонам; впереди, тоже на извозчике, — "ставрофор", т. е. крестоносец, иеродиакон с патриаршим крестом. Несметные толпы народа при приближении Патриарха Тихона опускались на колени. Красноармейцы снимали шапки. Патриарх благословлял народ. Никаких приветствий из толпы — благоговейная тишина… Большевистская кремлевская стража косо посматривала на процессию, но выражать неудовольствие не решалась.
Я проводил Патриарха глазами, пока он не скрылся, — и уехал в Троицкое Подворье ожидать его к торжественному обеду, который был устроен на несколько сот человек.
На встречу съехались и другие члены Собора. По прибытии Патриарха началась краткая лития. Тут я впервые увидал вблизи протодиакона Успенского собора Розова, знаменитого на всю Россию своим изумительным, — как колокол, могучим — голосом. Красавец, необыкновенно приятный, он отличался добрым, мягким нравом. В тот памятный день он возгласил "многолетие" Патриарху и всему Собору.
Обед был скромный и без потока речей: их было три-четыре, причем лица, которые их произнесли, были намечены заранее. Скромное торжество среди засилия оставило утешительное впечатление. Все почувствовали, что у нас есть теперь заступник, предстатель, отец…
Возвращались мы в наше общежитие пешком; шли в светлом духе, в подъеме. Идем, тихо беседуя, опираясь на палочки, и вдруг навстречу — черная, с распущенными волосами, безумная женщина… И мы слышим ее исступленные выкрики: "Недолго, недолго вам праздновать!.. Скоро убьют вашего Патриарха!.." Жуткая встреча… — точно к беде черная кошка. Радость наша смешалась с предчувствием горя…
На первом после интронизации заседании Собора был объявлен указ Патриарха о возведении в сан митрополита следующих лиц: Антония архиепископа Харьковского, Арсения архиепископа
Первое время после интронизации Патриарх на Соборе не появлялся. Председательствовал митрополит Арсений [80] , который и провел Собор до конца его существования. Работы возобновились в комиссиях и в общем собрании. Но вот как-то раз, словно ясное солнышко, — появился на Соборе Патриарх… С каким благоговейным трепетом все его встречали! Все — не исключая левых профессоров, которые еще недавно так убедительно высказывались против патриаршества… Когда, при пении тропаря и в преднесении патриаршего креста, Патриарх вошел — все опустились на колени. Патриарх проследовал прямо в алтарь, вышел в мантии, приветствовал Собор и, после молебна благословив всех, отбыл.
80
Он умер в Туркестане, в марте 1936 г.
Это посещение — высшая точка, которой духовно достиг Собор за первую сессию своего существования. В эти минуты уже не было прежних не согласных между собой и чуждых друг другу членов Собора, а были святые, праведные люди, овеянные Духом Святым, готовые исполнять Его веления… И некоторые из нас в тот день поняли, что в реальности значат слова "Днесь благодать Святого Духа нас собра…".
Ближайшей задачей Собора было обсудить организацию Патриаршего управления. Вскоре она была реализована. Для канонических и богослужебных, т. е. чисто церковных, дел был создан Патриарший Священный Синод. Для церковно-административных дел — Высший Церковный Совет. Председательствовать тут и там должен был Патриарх. Одновременно определили и круг дел, подведомственный каждому из этих учреждений, причем для дел главных они должны были объединяться в соединенном заседании. Иерархи в члены Синода назначались на один год: 6 архиереев — один от каждого из 6 округов [81] (старейший архиерей каждого округа) и 6 архиереев, выборных от Собора. В члены Синода были выбраны Собором следующие 6 архиереев:
81
Вся Русская Церковь географически делилась на округа: северный, северо-западный, восточный, юго-восточный, южный, Сибирь.
1) митрополит Новгородский Арсений,
2) митрополит Харьковский Антоний,
3) митрополит Платон, бывший Экзарх Грузии, а потом митрополит Американский,
4) митрополит Владимирский Сергий (впоследствии Патриарх Московский и всея Руси),
5) архиепископ Кишиневский Анастасий,
6) архиепископ Волынский Евлогий.
Приближалось Рождество. Сессия Собора прекращалась. Я стал помышлять, как бы мне на праздники уехать на Волынь. Путешествие по железным дорогам уже стало трудным. Мне удалось достать билет до Киева, и я выехал вместе с митрополитом Платоном. Путь был тяжелый. Теснота, неудобства, беспрестанные проверки документов, злобные выкрики по нашему адресу: "Волкодавы!.. Буржуи!.." Все же мы до Киева добрались.
По приезде мы посетили Киевского митрополита Владимира. Он проживал в Киево-Печерской Лавре. Там же расположился бывший Владимирский архиепископ Алексей Дородицын. После революции паства из Владимира его прогнала за его дружественные отношения с Распутиным: он поднес Распутину книгу с надписью "Дорогому, мудрому старцу". Изгнанный из епархии, Дородицын (украинец из Екатеринославля) перекочевал в Киев "ловить рыбу в мутной воде" — и поселился в Лавре. Он обладал прекрасным голосом, был отличным регентом. Внешне он был безобразен: тучность его была столь непомерна, что он не мог дослужить Литургии, не переменив облачения перед "Херувимской", так он изнемогал от жары. Аппетит его всех поражал, а когда его мучила жажда, он мог выпить чуть ли не ведро воды: как-то раз в Киеве во время Миссионерского съезда, приведя к памятнику святого Владимира крестный ход, он выпил всю кандию, приготовленную для освящения… Устроившись в Лавре, архиепископ Алексей стал мутить монахов-украинцев и возбуждать их против митрополита Владимира в надежде добиться его увольнения и самому сесть на его место. Монахи стали притеснять митрополита сначала в мелочах. Случалось, ему нужно куда-нибудь съездить, а монахи не дают лошадей и заявляют: "Владыка Алексий на лошадях уехал". Положение создалось для митрополита Владимира тягостное. Когда мы с митрополитом Платоном приехали к нему, он сказал: "Вы бы его вразумили…" Мы к нему зашли. Он встретил нас неприязненно: "С митрополитом Платоном я буду говорить, а с Евлогнем не стану…" — "Я не от себя пришел к вам, а по приказу Владыки Владимира", — сказал я. "Ну, идите…" Он был груб, на увещания отвечал запальчиво: "Мне указок не надо!.."