Путь на Амальтею. Стажеры (сборник)
Шрифт:
– Что они делают? – спросил Дауге. – Чем они заняты, Лешка и Иван?
Михаил Антонович с тоской поглядел на люк в рубку.
– Он не хочет вам говорить, – прошептал он. – Он не хочет вас зря обнадеживать. Алексей надеется выбраться. Они там перестраивают систему магнитных ловушек… И отстаньте от меня, пожалуйста! – закричал он тонким пронзительным голосом, кое-как встал и заковылял в рубку.
– Mon dieu, – тихо сказал Моллар и снова лег навзничь.
– А, все это ерунда, барахтанье, – сказал Дауге. –
Они взяли Моллара под руки с двух сторон, подняли и повели в коридор. Голова Моллара болталась.
– Mon dieu, – бормотал он. – Простите. Я есть весьма плёхой межпланетникь. Я есть только всего радиооптикь.
Это было очень трудно – идти самим и тащить Моллара, но они все-таки добрались до его каюты и уложили радиооптика в амортизатор. Он лежал в длинном, не по росту, ящике, маленький, жалкий, задыхающийся, с посиневшим лицом.
– Сейчас вам станет хорошо, Шарль, – сказал Дауге.
Юрковский молча кивнул и сейчас же сморщился от боли в позвоночнике.
– П-полежите, отдо-охните, – сказал он.
– Хорошё-о, – сказал Моллар. – Спасибо, товарищи.
Дауге задвинул крышку и постучал. Моллар постучал в ответ.
– Ну, хорошо, – сказал Дауге. – Теперь бы нам костюмы для перегрузок…
Юрковский пошел к выходу. На корабле было только три костюма для перегрузок – костюмы экипажа. Пассажирам при перегрузках полагалось лежать в амортизаторах.
Они обошли все каюты и собрали все одеяла и подушки. В обсерваторном отсеке они долго устраивались у перископов, обкладывали себя мягким со всех сторон, а потом легли и некоторое время молчали, отдыхая. Дышать было трудно. Казалось, на грудь давит многопудовая гиря.
– П-помню, на курсах нам давали с-сильные перегрузки, – сказал Юрковский. – П-пришлось сбрасывать в-вес.
– Да, – сказал Дауге. – Я совсем забыл. Что это за чепуха про мидии со специями?
– В-вкусная вещь, правда? – сказал Юрковский. – Наш штурман в-вез тайком от к-капитана н-несколько банок, и они взорвались у него в ч-чемодане.
– Ну? – сказал Дауге. – Опять? Ну и лакомка! Ну и контрабандист! Его счастье, что Быкову сейчас не до этого.
– Б-быков, наверное, еще н-не знает, – сказал Юрковский.
«И никогда не узнает», – подумал он. Они помолчали, потом Дауге взял дневники наблюдений и стал их просматривать. Они немного посчитали, потом поспорили относительно метеоритной атаки. Дауге сказал, что это был случайный рой. Юрковский объявил, что это кольцо.
– Кольцо у Юпитера? – презрительно сказал Дауге.
– Да, – сказал Юрковский. – Я давно это подозревал. И теперь вот убедился.
– Нет, – сказал Дауге. – Все-таки это не кольцо. Это полукольцо.
– Ну, пусть полукольцо, –
– Кангрен большой молодец, – сказал Дауге. – Его расчеты просто замечательно точны.
– Не совсем, – сказал Юрковский.
– Это почему же? – осведомился Дауге.
– Потому что температура растет заметно медленнее, – объяснил Юрковский.
– Это внутреннее свечение неклассического типа, – возразил Дауге.
– Да, неклассического, – сказал Юрковский.
– Кангрен не мог этого учесть, – сказал Дауге.
– Надо было учесть, – сказал Юрковский. – Об этом уже сто лет спорят, надо было учесть.
– Просто тебе стыдно, – сказал Дауге. – Ты так бранился с Кангреном в Дублине, и теперь тебе стыдно.
– Балда ты, – сказал Юрковский. – Я учитывал неклассические эффекты.
– Знаю, – сказал Дауге.
– А если знаешь, – сказал Юрковский, – то не болтай глупостей.
– Не ори на меня, – сказал Дауге. – Это не глупости. Неклассические эффекты ты учел, а цена этому сам видишь какая.
– Это тебе такая цена, – рассердился Юрковский. – До сих пор не читал моей последней статьи.
– Ладно, – сказал Дауге, – не сердись. У меня спина затекла.
– У меня тоже, – сказал Юрковский. Он перевернулся на живот и встал на четвереньки. Это было нелегко. Он дотянулся до перископа и заглянул. – П-посмотри-ка, – сказал он.
Они стали смотреть в перископы. «Тахмасиб» плавал в пустоте, заполненной розовым светом. Не видно было ни одного предмета, никакого движения, на котором мог бы задержаться взгляд. Только ровный розовый свет. Казалось, что смотришь в упор на фосфоресцирующий экран. После долгого молчания Юрковский сказал:
– Скучно.
Он поправил подушки и снова лег на спину.
– Этого еще никто не видел, – сказал Дауге. – Это свечение металлического водорода.
– Т-таким н-наблюдениям, – сказал Юрковский, – грош цена. Может, пристроим к п-перископу с-спектрограф?
– Глупости, – сказал Дауге, еле шевеля губами. Он сполз на подушки и тоже лег на спину. – Жалко, – сказал он. – Ведь этого еще никто никогда не видел.
– Д-до чего м-мерзко ничего не делать, – сказал Юрковский с тоской.
Дауге вдруг приподнялся на локте и нагнул голову, прислушиваясь.
– Что ты? – спросил Юрковский.
– Тише, – сказал Дауге. – Послушай.
Юрковский прислушался. Низкий, едва слышный гул доносился откуда-то, волнообразно нарастая и снова затихая, словно гудение гигантского шмеля. Гул перешел в жужжание, стал выше и смолк.
– Что это? – спросил Дауге.
– Не знаю, – отозвался Юрковский вполголоса. Он сел. – Может быть, это двигатель?
– Нет, это оттуда. – Дауге махнул рукой в сторону перископов. – Ну-ка… – Он опять прислушался, и снова послышалось нарастающее гудение.