Путь на восток
Шрифт:
А я… Я вдруг ощущаю такую ненависть к мерзким тварям, какой не испытывала никогда прежде. Они выглядят более потрёпанными, чем мой брат — и в голове внезапно вспыхивает мысль, что один из них вполне мог покусать Пагсли. Резко вскинув автомат, я спускаю курок.
Пулемётная очередь вышибает мозги девчонке, и она отлетает на пару метров назад, ударившись спиной о пожарный гидрант.
Но второй мертвец рычит и скалит пасть — из чёрного провала рта стекает тоненькая ниточка ядовитой слюны.
Я снова стреляю.
Один
Тварь падает замертво после первого же выстрела.
Но я не могу остановиться — подхожу ближе, наступаю ему на горло и выпускаю всю обойму промеж широко распахнутых белесых глаз. Ошмётки мозгов вперемешку с густой свернувшейся кровью стекают на асфальт, разряженный автомат даёт осечку за осечкой, но сокрушительная ярость струится по моим артериям жидким огнём, не позволяя отступить. Сатанея от бессильной злости, я переворачиваю тяжёлый автомат другим концом и изо всех сил бью увесистым прикладом по голове мертвеца. Кости черепа ломаются и крошатся с громким треском. Удар за ударом я превращаю морду проклятой твари в кровавое гнилостное месиво — и это настолько прекрасное зрелище, что мне хочется рассмеяться вслух. Чувство реальности теряется в дурмане от убойной дозы алкоголя и неконтролируемой бушующей ярости.
Боковым зрением улавливаю шокированные выражения лиц моих спутников — хренов герой и кудрявый миротворец растерянно замирают на месте, явно не зная, как реагировать на происходящее. Но мне наплевать.
Кажется, я и правда смеюсь во весь голос.
До моего слуха смутно доносятся странные полуистерические звуки, не то смех, не то всхлипы — я и не сразу понимаю, что они вырываются из моего собственного горла.
— Уэнсдэй! — отойдя от первоначального шока, Торп быстро подскакивает ко мне и крепко сжимает плечи, рывком дёрнув на себя.
Я машинально переступаю с ноги на ногу, чтобы сохранить равновесие — и неожиданно вновь оказываюсь в кольце его объятий.
— Тише, тише… — сбивчиво бормочет он, прижимая меня к себе и поглаживая по лихорадочно трясущимся лопаткам. — Ну же, успокойся. Не надо, слышишь?
Я не в силах сопротивляться. Не в силах его оттолкнуть. И потому безвольно утыкаюсь ему в грудь, пряча в распахнутой джинсовой куртке лицо со следами предательских слёз.
Хренов герой обнимает меня очень крепко, едва ли не до хруста в рёбрах — но катастрофически недопустимая близость чужого тела неожиданно оказывается последним якорем, удерживающим меня в этой неутешительной реальности. Не позволяющим сорваться в пучину слепой бесконтрольной ярости на весь этот гребаный мир, в котором сестра вынуждена убить родного брата. И потому я покорно подчиняюсь, когда Ксавье буквально силой заталкивает меня на заднее сиденье внедорожника и снова прижимает к себе.
Обратная дорога проходит словно в тумане.
Сидящий за рулём Тайлер не спешит нажимать на педаль газа — кажется, он специально едет медленно, чтобы дать мне побольше времени успокоиться. Я машинально цепляюсь
— Если хочешь, мы не будем рассказывать остальным, — мягко предлагает миротворец, бросив на меня встревоженный взгляд через плечо. — Просто скажем, что ты приболела.
— Да, именно так мы и сделаем, — с готовностью подхватывает Торп, уткнувшись носом мне в макушку. — И сразу продолжим путь, чтобы никто ничего не заметил. Я поведу машину, а ты постараешься заснуть, ладно?
Я молча киваю в знак согласия.
Нет ничего хуже, чем наблюдать унылую жалость на лицах моих спутников.
Хватит и того, что двое из них стали свидетелями моего нервного срыва.
И хотя всё внутри сжимается от щемящей боли, суровое рациональное мышление упрямо твердит, что жизнь продолжается. Что я не осталась безжизненным трупом рядом с мёртвым братом. Что мои лёгкие продолжают насыщаться кислородом, а сердце по-прежнему качает кровь по организму. И что рано или поздно рваная рана на душе зарубцуется и перестанет причинять невыносимо острую боль.
Так и случается.
За следующие полторы недели мы пересекаем висячий мост через пролив Макино, огибаем маленький город Сейнт-Игнас вдоль северо-западного побережья озера Мичиган и наконец оказываемся на границе с Канадой.
Уже привычная рутина — бесчисленные километры дорог, короткие стоянки в отдалении от населённых пунктов, горький дым костров и скудные приёмы пищи раз в сутки — всё это помогает отвлечься от мыслей о брате. И хотя образ Пагсли, надвигающегося на меня с глухим рычанием, с чудовищной регулярностью преследует меня в кошмарах, жизнь становится почти терпимой.
День, когда мы разбиваем последний лагерь на территории штатов, знаменуется ещё одним событием — кудрявому миротворцу исполняется тридцать лет. По этому случаю Аякс выуживает из запасов банку консервированных ананасов и бутылку Вдовы Клико. На ужин сегодня почти королевское блюдо — запечённый на углях картофель и обжаренная на чугунной сковороде тушёнка.
Усевшись вокруг догорающего костра, мы пьём сухое игристое прямо из бутылки, передавая её друг другу словно школьники, впервые добравшиеся до алкоголя. Каждому достаётся по полтора колечка ананасов — и ещё никогда сладкие консервированные фрукты не казались мне такими вкусными.
— Я рад, что встретился с каждым из вас… — кудрявый миротворец поднимается с раскладного походного стула, чтобы произнести тост. — Жаль, что это произошло в таких дерьмовых условиях, а не где-нибудь в Вегасе… Держу пари, мы бы там круто потусили. Я говорил, что отлично играю в покер?