Путь на восток
Шрифт:
— Вертолёт!
Наверное, я свихнулась.
Мы все. Да, именно так.
Когда-то давно я прочитала множество пособий по психиатрии, чтобы максимально достоверно воссоздать образ буйно помешанного маньяка в одной из своих книг — и там чёрным по белому было написано, что в минуты глубочайших душевных потрясений человеческий мозг способен сгенерировать невероятно реалистичные фантазии.
Скорее всего, сейчас со всеми нами происходит нечто подобное. Ведь это же совершенно невозможно — чтобы мы действительно слышали быстро нарастающий гул вертолётных
— Вертолёт! — звонко повторяет Энид, и в её небесных глазах загорается лихорадочный ненормальный блеск, подтверждающий мою теорию о коллективном безумии. — Вы слышите?! Почему вы молчите?!
Почему? Oh merda, я молчу, потому что вот уже три секунды совсем не чувствую биения чужого пульса под своим пальцами и совсем не слышу хриплого прерывистого дыхания. И даже если каким-то невероятным чудом таинственный вертолёт не является массовой слуховой галлюцинацией, это ничего не изменит.
Наши спасители всё равно опоздали.
Хренов герой больше не дышит.
Он уже мёртв.
А потом двойные двери супермаркета резко распахиваются, и в помещение врываются люди в одинаковой камуфляжной форме спецназа США. Синклер испуганно взвизгивает и подхватывает с пола истошно вопящий свёрток, вжимаясь спиной в стеллаж с продуктами. Галпин срывается с места и стремглав бросается к ней, порывисто заключая перепуганную блондинку в объятия — она зажмуривается и доверчиво прячет лицо у него на груди… А невесть откуда взявшийся Вещь угрожающе рычит и припадает к земле, готовясь к нападению. Я же наблюдаю за происходящим без какой-либо реакции, совсем не будучи уверенной, что глаза меня не обманывают.
— Мисс, быстро отойдите от заражённого! — один из спецназовцев осторожно приближается ко мне и кивком головы указывает в сторону.
Что? Он это всерьёз? Зачем?
Разумеется, я игнорирую приказ незнакомца, продолжая неподвижно сидеть на одном месте и совершенно машинально поглаживая слипшиеся от крови каштановые пряди.
— Кент, не надо, она же в шоке, — укоризненно произносит другой спецназовец мягким женским голосом и решительно стягивает с себя камуфляжный шлем. По плечам рассыпаются длинные белокурые пряди. Женщина средних лет выдавливает ободряющую улыбку и убирает автомат за спину, примирительно вскидывая обе ладони прямо перед собой. — Можно я осмотрю вашего раненого? Меня зовут Валери. Я врач.
— Вэл, аккуратнее, — предостерегающе заявляет тот, кого она назвала Кентом. — Вдруг они уже заражены.
— Мы здоровы! — возмущённо взвизгивает Синклер, выглядывая из-за плеча миротворца.
Продолжая мягко улыбаться, Валери приближается к распростёртому телу Торпа и садится рядом с ним на корточки, тщательно ощупывая шею с другой стороны от раны и не сводя с меня внимательного взгляда — кажется, она считает меня психически нездоровой и немного опасается, хоть и старается этого не показывать. А потом коротко кивает собственным мыслям и выносит вердикт.
— Есть пульс.
И всё внутри меня обрывается во второй раз.
— Несите носилки! И вакцину!
Вакцина. Вакцина? Oh merda, что?!
В
Кажется, я сижу совершенно неподвижно уже очень долго — статичная поза отзывается противной ноющей судорогой в затекших мышцах, но я всего на пару сантиметров сдвигаю правую ладонь, которой прижимала окровавленную тряпицу к рваной ране на шее доморощенного героя.
Наверное, именно так проявляется крайняя степень шока. Тотальное оцепенение во всём теле и парализующий туман в голове, никак не позволяющий мне сдвинуться с места. Единственное движение, на которое я сейчас способна — вялое моргание не чаще, чем раз в минуту.
Боковым зрением наблюдаю неясную суету на заднем плане — спецназовцы аккуратно выводят Тайлера и Энид с младенцем на улицу. Те обеспокоенно косятся назад, но покорно позволяют себя увести. Я нисколько не виню их за бездействие. Мы все слишком измотаны и слишком шокированы, чтобы оказывать хоть минимальное сопротивление — даже если жуткие рассказы Крэкстоуна правдивы, и эти вооружённые до зубов люди ведут нас на убой, словно свежее пушечное мясо.
Пока я без особого энтузиазма озираюсь по сторонам, поворачивая голову на абсолютном автопилоте, белокурая женщина по имени Валери приступает к активным действиям — быстро щелкает замками чемоданчика и откидывает крышку. Внутри на пластиковой подложке покоятся несколько больших шприцов с металлическими поршнями, наполовину заполненные полупрозрачной жидкостью багрового оттенка.
— Вы должны понимать: вакцина — это не панацея, — сообщает она бесстрастным тоном, сухо констатируя вполне очевидный факт. — Препарат остановит распространение вируса, но не кровотечение. Он не превратится, но… всё равно может умереть.
Вместо ответа я молча хлопаю глазами, не в силах выдавить ни слова — на меня вдруг накатывает смертельная усталость и абсолютное безразличие ко всему происходящему. Какая-то часть меня уже неизбежно смирилась с плачевным исходом… А может, я просто слишком измотана, чтобы вести заведомо бесполезную борьбу за выживание.
— Но мы постараемся сделать всё возможное, чтобы спасти вашего… друга, — докторша слегка запинается на последнем слове, словно догадавшись об истинной природе наших странных взаимоотношений. Наверное, всё слишком очевидно. За друзей так не переживают. — Всё будет хорошо.
Концовка фразы звучит совершенно фальшиво. Словно дежурная речь врача у постели смертельно больного человека, которого зачем-то пытаются обнадёжить, что вот сегодня он выглядит молодцом. Хорошо уже не будет. Пресловутое «хорошо» осталось бесконечно далеко, в безвозвратно утерянном прошлом, когда мы могли спокойно выходить на улицу, не опасаясь наткнуться на восставших мертвецов. Эфемерное «хорошо» существовало лишь в том мире, в котором я была широко известной писательницей, подающей большие надежды… В том мире, где я никогда не знала человека, умирающего на моих коленях. В том мире, где я никогда никого не любила.