Путь на юг
Шрифт:
Шахов кисло усмехнулся.
– Как не уловить! Думаете, я мало победных реляций составлял? Вы старше на добрых двадцать лет, Хейно Эмильевич, но не надо держать меня за мальчика. Вот… – Он пошевелил бумаги на столе, вытащил одну, помахал в воздухе. – Здесь написано о решающем прорыве в наших исследованиях. О том, что установка академика Виролайнена – чудо из чудес… О том, что плановый запуск прошел успешно… О том, что самый опытный наш испытатель проник в Зазеркалье, где удержался несколько дней… О наших прогнозах – он, возможно, пробудет там месяц или два… – Шахов бросил
– Для начала увеличьте сроки, – предложил Виролайнен. – Не месяц и не два, а, скажем, три-четыре. Лучше полгода. Есть у меня идеи… хмм… да, есть идеи… А всякая идея, как вам известно, должна созреть. Две уже достигли этой стадии. Я, собственно, уже проектирую новые модули к моей установке, по каковой причине стоит намекнуть партнерам на дополнительное финансирование. Двух миллионов хватит. Долларов, конечно, не рублей.
– Эти идеи связаны с благополучным возвращением Одинцова? – осторожно осведомился генерал.
– По крайней мере, одна из них. Говоря откровенно, я не предполагал, что он так задержится. Мне даже не очень верилось в гипотезу милейшей Елены Павловны… – Старик пожевал губами. – Ну, что произошло, то произошло, и я склонен считать это все-таки прорывом, а отнюдь не катастрофой. Мы точно знаем, что испытатель жив – состояние тела в криотронном блоке не дает поводов для беспокойства. Это первый факт: погружение прошло успешно, он выжил на Той Стороне и, вероятно, доволен сложившейся ситуацией. Факт второй: он не хочет или не может вернуться. «Не может» я не исключаю, хотя он прошел подготовку у Гурзо и освоил нужные ментальные приемы. Значит, нужно ему помочь.
Шахов приподнял брови.
– Что вы имеете в виду?
– Некое устройство обратной связи, что-то вроде ментопередатчика. Названия я еще не придумал, но эта штука позволит нам добраться до испытателя. Во всяком случае, я на это надеюсь. Параметры погружения зафиксированы, и хотя мы не знаем, где он, в каком очутился мире, в какой реальности, но нам известно, как туда попасть. Можно отправить туда человека, но лучше – ментальный сигнал. Так сказать, напоминание испытателю, что Земля, со всем, что на ней произрастает, движется и мыслит, вовсе не провалилась в тартарары.
– Оч-чень любопытно! – Генерал оживился. – Ментопередатчик… Да, это превосходно! Если я правильно понял, мы сможем обмениваться информацией, так?
– Не на уровне второй сигнальной. Проще говоря, не словами и не логически связными мыслями, а скорее чем-то вроде эмоциональной составляющей мышления. Сигнал позволит настроить нашего посланца на определенный лад, стимулировать порыв вернуться, помочь ему в этом.
Мы не получим никаких конкретных данных, ни описания мира, где он очутился, ни возникших у испытателя проблем, но сможем повлиять на него. Говоря точнее, на его подсознание.
– Насколько сильно?
– Достаточно сильно, скажем так. – Виролайнен с внезапным подозрением взглянул на генерала. – Почему вы об этом спрашиваете? Могут быть какие-то проблемы?
Шахов задумчиво покачал головой, переложил бумаги
– Георгий Одинцов – человек долга. Я знаю его двадцать лет, вполне достаточно, чтобы утвердиться в этом мнении. Да, он человек долга, смелый, сильный, инициативный, но, как все такие люди, непредсказуемый. И, безусловно, плохо управляемый. Он все решает сам – конечно, в рамках поставленной задачи. Вот, например, когда он был в Анголе…
Виролайнен замахал руками.
– Это мы опустим, любезный мой Сергей Борисович! Давайте без историй о минувших подвигах. И поконкретнее, поконкретнее! Чего вы опасаетесь?
– Крючка, – сказал Шахов, делая неопределенный жест рукой. – Такого, знаете ли, прочного крючка с наживкой. Если что-то Одинцова зацепило… Там… – Он поднял взгляд к потолку. – Если зацепило – и крепко! – он, быть может, совсем не желает вернуться.
– Человек долга? – Интонация Виролайнена была полувопросительной-полуутвердительной.
– Долг можно интерпретировать по-разному, Хейно Эмильевич. Зря вы не захотели выслушать рассказ о том случае в Анголе… и о другом, во Вьетнаме… Тогда у него были четкие инструкции, и он их не нарушил, только добавил кое-что от себя. Расширил, так сказать, задание, прикончив нескольких мерзавцев. Во имя справедливости.
– Хотите сказать, что Там он тоже решит побороться за справедливость?
– Не исключено. Тем более что мы никак не ограничили его инициативу. Мы не снабдили его инструкциями, что можно делать, чего нельзя, и все задание сформулировано в двух словах: осмотреться и вернуться. Вот он и осматривается… И, возможно, будет этим заниматься год, два или всю жизнь. Пока мы не напомним о себе. Как следует напомним, очень настойчиво.
Шахов смолк, глядя на старика и вспоминая, что было с Одинцовым во Вьетнаме и Анголе, да и в других царствах-государствах, если уж на то пошло. Во Вьетнаме он очутился совсем молодым и переполненным массой благородных идеалов; никак не мог понять, почему между Севером и Югом процветает контрабандная торговля, да еще в таких масштабах, какие не снились московским фарцовщикам. Не только сигаретами, оружием, спиртным и жвачкой; почти повсеместно – наркотой, а случалось, и живым товаром. Он там познакомился с одной из девиц, промышлявшей мелким бизнесом среди советских офицеров. Потом ее продали на Юг, а у Одинцова взыграли чувства. Пятерых положил из местной мафии, и было бы больше, если б его не отозвали. В Анголе случилась другая история. Там…
– Я вас понял, – прервал его размышления Виролайнен. – Можно кое-что предусмотреть… вариацию мощности ментального сигнала или психологическую настройку, которая действовала бы безотказно… Я посоветуюсь с Гурзо. Думаю, мы с этой проблемой справимся.
– Отлично. – Шахов с облегчением кивнул. – Я укажу в отчете, что запланированный срок погружения испытателя – пять-шесть месяцев. Это вас устроит?
– Вполне. Я рассчитываю провести первый эксперимент в самом ближайшем будущем. Вы уж, Сергей Борисович, озаботьтесь вопросом финансирования. Без денег, сами понимаете, никуда.