Путь Никколо
Шрифт:
Горло его сжалось. Он не мог ответить. И тогда она добавила:
— Я сказала ему все это. А потом подумала, что раз уж он это знает, то заслуживает и того, чтобы узнать остальное. Поэтому я сказала ему, кто ты такой.
— Они провели ночь порознь, — заявил Юлиус.
— Вот как? — отозвался Тобиас, от которого виднелся лишь горб черного платья: он стоял на коленях на стуле, выглядывая в окно.
— Так почему бы не рассказать нам, что между вами произошло? Ну же, — поторопил его Юлиус. — Ты виделся с демуазель,
— Я же говорил, — сердито отозвался Тоби. — Сперва она желает побеседовать с Николасом. Потом пригласит меня к себе после мессы. А затем я вам скажу.
— Но они провели ночь порознь.
Грегорио вмешался:
— На это могло быть немало причин. Полагаю, нам лучше дождаться, пока Тоби сможет все рассказать. К тому же, если бы ему было хоть что-то известно, он не торчал бы у окна, выглядывая, пойдут ли они в собор вместе.
Черный горб не шелохнулся.
— Идут! — воскликнул он, наконец.
Юлиус подскочил к соседнему окну и распахнул ставни. В самом деле, внизу толпились лакеи в ливреях Шаретти. Лоппе на добрых полторы головы возвышался над ними. Лицо его казалось совершенно невыразительным, что Юлиус воспринимал как дурной знак. Здесь же дожидались две лошади. Марианна де Шаретти в белоснежном головном уборе и темном плаще уже сидела в седле А затем вышел и Николас, и вдел ногу в стремя.
Юлиус отпрянул от окна. Тоби последовал его примеру.
— Все выглядит не так уж забавно, когда видишь результаты, не так ли? — вопросительно заметил лекарь.
Грегорио, неслышным шагом подойдя к окну, тоже выглянул наружу.
— Им все равно пришлось бы поехать. Ради соблюдения приличий перед друзьями.
— И не только перед друзьями, — отозвался Юлиус. — Саймон Килмиррен будет среди шотландцев.
Тоби стянул с головы шапку.
— А ты откуда знаешь?
Стряпчий насмешливо сморщился.
— Потому что я подбираю себе правильных клиентов. Лиддел, секретарь епископа Кенеди и наставник юного шотландского принца. Они все остановились в особняке лорда Вейра. Я вчера ходил туда с бумагами. Лиддел сказал мне, что Саймон будет на мессе. Жену он тоже привез с собой.
— Помню, — отозвался Грегорио. — Во время турнира Белого Медведя милорд Саймон сопровождал сестру Рида, торговца из Степла. Кажется, ее завали Мюриелла.
— Несомненно, так ее зовут и доныне, — заметил Юлиус. — Но он женился не на ней. Четыре месяца назад взял в жены Кателину ван Борселен. Я видел ее. Очень беременная.
— Очень беременная? — переспросил Тоби.
— Вот я и говорю, — бодрым тоном отозвался Юлиус. — Похоже, Саймон сделал свое дело на целый месяц раньше, чем священник. По словам Лиддела, он в восторге. Много лет пытался завести детей. Как звали ту девушку?
— Мюриелла, — сухо ответил Грегорио.
— Нет, — возразил лекарь. — Он говорит о Мабели. О, Господи Иисусе. Николас. Он не знает, что Саймон женился?
— Нет, — внезапно посерьезнев, ответил Юлиус. — Мне, вероятно, следовало бы его предупредить?
— Да,
Восторг — это слово лучше всего характеризовало настроение Саймона Килмиррена в последние дни. Наблюдая за тем, как горничные наряжают его жену к выходу, он почти не чувствовал нетерпения. Больше всего он жалел, что, по последней моде, ей положен столь длинный шлейф. Она подхватывала его на руку и прижимала к груди, скрывая тем самым округлившийся живот.
А внутри бил ножками его ребенок. Наследник Килмиррена. Теперь, когда с его отцом покончено, а неудачник-дядюшка, наконец, отошел в мир иной, Килмиррен принадлежал ему, и титул тоже. Со временем он передаст его сыну.
Кателине казалось, что ребенок развивается слишком быстро. Саймон полагал, что это не имеет значения. После того, как на Сильвер-стрете она разыгрывая недотрогу, сперва он был удивлен тем, какой прием его ожидал в Бретани. Однако, поразмыслив, понял в чем тут дело. Леди Кателина ван Борселен изголодалась по изысканному обществу. Флирту. И умелым ухаживаниям.
В тот первый вечер в Бретани он надел свой лучший дублет, скроенный коротко, до талии, на французский манер и открывавший обтянутые шелком бедра и превосходный гульфик. Что касается чулок, то он выбрал самые тонкие двуцветные шоссы, вышитые от колена и до пояса вьющимися розами. Все произошло так, словно сами ангелы ради него повернули время вспять, дав возможность переиграть ту унизительную сцену в заполненном дымом саду.
То, в чем отказал ему Брюгге, Бретань давала в первую же ночь.
После ужина он присел рядом с Кателиной, то и дело подливая ей вина и раздразнивая незримыми, но ощутимыми ласками, вкладывая нотки желания в свой шепот, пока, наконец, не убедился, что подходящий момент наступил.
Герцогиня не возражала, чтобы он проводил леди Кателину подышать воздухом и полюбоваться лунным светом в саду. На сей раз дрожащие пальчики тотчас сладостно отозвались на его пожатия, и в отблесках факелов он угадал трепет предвкушения в ее глазах. Они были совсем одни в этой роще, и никто из мужчин лучше, нежели Саймон Килмиррен, не владел искусством превращать волнительный трепет в томительный восторг.
Две недели спустя она заподозрила, что беременна. Он выслушал ее взволнованные мольбы и женился на ней. Он никак не мог насытиться ею. Когда же беременность, наконец, подтвердилась, он почувствовал себя на седьмом небе от счастья.
Ему было совершенно наплевать, не подумает ли кто, что он сделал леди Кателине ван Борселен ребенка еще до свадьбы. Он будет делать их ей каждый год. Днем и ночью. Кроме нее, отныне Саймона больше ничего не интересовало.
Церковь к моменту их появления была вся задрапирована черным и полна народу. Представителей герцога, — высокопоставленных особ из особняка Вейре, — ожидали у дверей. Племянница герцога, Мария Гельдерская, теперь стала вдовствующей королевой Шотландии.