Путь Никколо

Даннет Дороти

Наступила напряженная пауза, во время которой он кончиком ножа пытался поддеть кусок мяса на своей тарелке. Он так и не придумал, что бы ему сказать, и за эту неудачу заплатил дорогую цену.

— Лоппе! — воскликнула Марианна де Шаретти. — Лоппе какое-то время жил у еврея! И ты шпионишь, конечно же. Разумеется, за всеми и для всех. И Медичи об этом узнают. Тебя повесят богатым человеком. Точнее, повесили бы, если бы я позволила этому продолжаться. Но я не позволю. Ты вернешься, разорвешь контракт и присоединишься к Асторре в Неаполе. Ты слышал меня?

— Как вы сможете меня остановить?

— Я откажусь от тебя, — заявила она.

— Тогда

вы будете получать от меня свой процент в качестве подарка. Разумеется, откажитесь, если вы и в самом деле напуганы, но пока в этом нет никакой нужды. И к тому же, демуазель, — добавил Клаас, — неужто вы и впрямь готовы поверить, будто я подвергну вас опасности?

Она сидела, выпрямив спину, и не сводила с него взгляда.

— Клаас, — промолвила она наконец. — Двурушничество — это смертельно опасная игра. Двурушничать с таким врагом как де Рибейрак — это просто глупо. Твои клиенты — ревнивые и властные люди. Он упомянул дофина. И если дофин наймет тебя, а затем усомнится в твоей преданности, тогда мы все можем прикрывать лавочку и отправляться в изгнание.

Клаас вздохнул.

— Я знаю все это. Но такого риска можно избежать. По крайней мере, что касается дофина. Я никогда и не собирался обманывать его. Для принца он слишком умен.

Наступило недолгое молчание, смысла которого он не понимал. Демуазель принялась перекладывать еду на тарелке.

— Феликс согласился бы с тобой, — промолвила она наконец. — Целый месяц в доме только и слышно было, что славословия дофину. Или его гончим. Это одно и то же.

Он ждал. Она больше ничего не сказала, и тогда он подал голос.

— Так, стало быть, вы почти все время жили в Лувене? Должно быть, Феликс неплохо там провел время.

— Ну, конечно, они с дофином встречались в Лувене, — подтвердила вдова. — Но, скажу тебе, ничто не может превзойти того первого приглашения ко двору в Генаппе. Я думала, Феликс лишится чувств. Ты, наверняка, лишился чувств, пока слушал его. Полагаю, он говорил об этом всю ночь.

— Он говорил всю ночь, — подтвердил Клаас. — Но должен признать, что половину я проспал. Возможно, Феликс как-нибудь возьмет меня с собой. Это зависит от того, что вы решите насчет посыльной службы. Если позволите мне руководить ею от вашего имени, то я не смогу вернуться с Томасом к Асторре.

— Насколько я понимаю, ты уже отказался возвращаться к Асторре, — сказала Марианна де Шаретти. — И теперь представляешь мне ультиматум. Либо ты будешь управлять курьерской службой для меня, либо без меня. Мне следовало бы полюбопытствовать, как ты собираешься найти для этого деньги в одиночку.

Теперь жизнь состояла из начатых и вовремя прерванных улыбок.

Он отозвался:

— От Медичи. Но, разумеется, у вас будет постоянный процент в прибылях. Сам замысел и первичные затраты были вашими.

Она задумалась.

— Ты тоже будешь ездить курьером?

— Возможно, — ответил он. — Мне нужно на пару недель задержаться в Брюгге, чтобы все устроить. Затем я вернусь в Милан, чтобы подтвердить контракты. После чего, вероятно, буду проводить время между этими двумя городами. Если, конечно, Брюгге согласится принимать меня хотя бы изредка. Надеюсь, что да Это в их интересах.

Он хорошо знал, как она упряма Сейчас она задумчиво водила кончиком пера по губам, затем отложила его.

— Нашему предприятию нужны деньги. Асторре с Юлиусом хорошо потрудились, чтобы получить отличную кондорту. С твоих слов, я могу представить, сколько труда стоит за этим твоим списком.

Ты сделал это для всех нас, и не вознаградить тебя было бы большой неблагодарностью. Да, я поддержу тебя. Да, ты можешь руководить посыльной службой от лица компании Шаретти, если только дашь слово, что будешь сообщать мне каждый день, каждую минуту, чем в точности ты занимаешься, мой друг Клаас. — Голос ее сорвался. И вдруг:

— Ты не боишься? Далее после сегодняшнего?

Он и не пытался скрыть облегчение. Это было не просто облегчение. Это было счастье. От широкой улыбки порез на щеке разошелся вновь. Он приложил к ране платок и даже через него продолжил улыбаться.

— Вы об этом не пожалеете. Честное слово. Забудьте о сегодняшнем дне. Сегодняшний день больше не вернется. Я хотел вам рассказать кое-что забавное.

Но вместо улыбки она рассердилась.

— Что-то забавное? Ты уверен, что мне хочется это слышать? И о чем же? О турках? О войне в Италии? Феликс? Саймон? Монсеньер де Рибейрак? Взрыв? Нет, взрыв мы оставим на другой день, и еще кое-какие проблемы. Так о чем же твоя забавная история?

Голос ее задрожал, и внезапно он понял, как сильно она устала, и что сейчас она злится сама на себя, а не на него. Убрав от лица платок, он одарил ее самой теплой, самой обескураживающей своей улыбкой.

— Ну, на самом деле, — начал он. — На самом деле, это история про страуса.

Глава 17

В этот вечер самым большим развлечением в Брюгге была располосованная физиономия подмастерья Шаретти, который уезжал, чтобы стать солдатом. Первыми это обнаружили домашние, наблюдая, как парень носится взад и вперед по лестницам, собирая бумаги и все прочее, что ему нужно для поручений, завершить которые требовалось до праздника. Те, кто видели, как он приехал накануне, или болтали с ним во дворе, готовы были поклясться, что тогда у него с лицом все было в порядке. Это явно постарался не какой-нибудь ревнивый муж, потому что ночь он провел дома. Пара торговцев приходили за своими письмами, и еще был этот толстый французский вельможа, но вдова позвала бы на помощь магистратов, если бы это сотворил толстый вельможа, или кричала бы на Клааса, если бы тот чем-то огорчил ее.

Когда у Клааса спрашивали, что случилось, каждый раз он рассказывал новую историю. Некоторые из них были просто великолепны. И ни в одну нельзя было поверить ни на мгновение. Настоящий шутник, этот Клаас.

Сам он предпочел бы остаться дома, но было слишком много дел, а Феликс до сих пор не вернулся и, стало быть, до сих пор оставался в таверне. К тому времени прошел еще час, лицо распухло, и глаз наполовину закрылся. Он застегнул сумку, накинул плащ и вышел на улицу. Каждый встречный изощрялся в остроумии, чтобы объяснить происхождение этого поразительного украшения. И, разумеется, на первом месте стояла версия, что это сама вдова избила его хлыстом.

Кажется, за тот день в Брюгге он встретил всех своих знакомых, но это лишь потому, что у него не было привычного рабочего распорядка. Так странно было в родном городе слышать команды колоколов и не подчиняться им. Не вытаскивать ткань из чана, не растягивать ее на кольях, прежде чем полуденный перезвон позовет их на обед. Не устремляться со всеми остальными к трапезе или молитве. Не отчитываться о каждом шаге смотрителю в красильне. Не наслаждаться безопасностью, будучи одним из группы. Та группа, в которой он оказался сейчас, безопасностью отнюдь не отличалась.