Путь палача
Шрифт:
Внезапно тишина вокруг богом забытого домика взорвалась сонмом разных звуков: ржаньем лошадей, лязгом оружия, выкриками людей. Раздался грохот, и не выдержавшую удара дверь сорвало с застарелых петель. На пороге застыли с полдюжины темных фигур. У двоих из них в руках были факелы.
Фрида и ее дочери успели проснуться, повскакивать с постели — и только. Ворвавшиеся схватили их и, в чем те были, в одних ночных рубашках, выволокли из дома.
Сестры испуганно жмурились от непривычно яркого света факелов, направляемых прямо в лицо. По их щекам
Фрида тоже была страшно напугана. Ее страх перетекал в ужас из-за того, что она как раз понимала, что происходит. Догадка, ясная и беспощадная в своей истинности, поразила ее, едва их выволокли на улицу. Среди мрачных фигур она увидела всадника в темных одеждах, на груди которого висел крест. Падре Ансельмо. Он с суровой непреклонностью наблюдал за всем происходящим. Инквизитор до мозга костей!
— Что здесь происходит? — все-таки выкрикнула Фрида, ничуть не смущаясь за свой внешний вид.
— Вы — нечестивицы! Вы обвиняетесь в колдовстве и ереси и скоро предстанете перед церковным судом. Грядет воздаяние за все ваши грехи! Уведите их!
Девушек и их мать связали, посадили на телегу и повезли в замок. Почему именно туда? Просто нигде больше тюремных камер не было, а в подвалах замка располагались обширные казематы.
В довершение всего монахи подожгли дом. Их даже не остановило то, что он стоял посреди леса. Вскоре старенькая хижина полыхнула ярким костром.
К вящему ужасу сестер их поместили отдельно от матери, так что они не могли видеть друг друга. Даже слышали с трудом.
В камере было сыро. Где-то высоко под потолком маячило единственное крохотное окошко. Постелью узникам служил лишь ворох соломы. Благо, она была сухая — словно кто-то заранее знал, что скоро здесь появятся узники. Хотя, наверняка, так оно и было.
Сгрудившись на этой соломе и прижавшись друг к другу, Селена и Милена дрожали от страха и холода. Сейчас они походили на двух загнанных зверьков. Обнявшись, они тихо плакали.
Фриду заперли точно в такой же камере. Она нервно мерила ее шагами и в своей белой развевающейся ночной рубашке походила на привидение. Тревога билась в ее груди пойманной птице. Она знала, что просто так им отсюда уже не выбраться. Ансельмо затеет публичный процесс, обвинит во всех грехах, которые только сможет придумать. От одной этой мысли все внутри нее холодело от ужаса. Как и всякую мать, Фриду больше всего волновала судьба дочерей. Ей казалось, что она сойдет с ума от беспокойства за них.
На следующий день падре Ансельмо в присутствии своих двух монахов-помощников зачитал Фриде обвинение. Развернув хрустящий пергамент, он начал:
— Ты, Фрида Морадо Искадера, обвиняешься в ереси, богохульстве, творении колдовских обрядов и обмане людей, доверившихся тебе. Ты и твои дочери занимались нечестивыми делами, даже когда вас изгнали из деревни.
— Я никого не неволила приходить ко мне, равно как и никому не отказывала
— Молчи! — тотчас приказал один из монахов, — Еретичка!
— У тебя, Фрида, есть два пути, — вкрадчиво произнес падре Ансельмо. — Первый: ты покаешься во всех своих прегрешениях и смиренно примешь любой вынесенный тебе приговор. Тем самым спасешь свою душу. Второй: если ты будешь упорствовать в своей ереси и отказываться от покаяния, тебя будут допрашивать. В том числе и с пристрастием.
Последнее означало не что иное, как пытки. Всем известно, что инквизиция достигла в этом деле большой изощренности. Нет ничего удивительного что Фрида, заслышав это, побледнела. Но все же она мужественно ответила:
— Тебе не запугать меня. Я многое повидала на своем веку и многое вытерпела. Вытерплю и это.
— Правда? — глаза священника как-то недобро блеснули. — Может быть ты и вытерпишь… Повторяю, может быть. А твои дочери? Вытерпят ли они? Селена и Милена еще так молоды, их тела так нежны и хрупки…
Фрида почувствовала, как у нее темнеет в глазах. Ее доченьки, эти два нежных цветочка, — и в лапах палача… нет! Она не может этого допустить! Ее материнское сердце не выдержит такого удара!
— Я вижу, мы поняли друг друга, — усмехнулся Ансельмо, поигрывая висящим на груди крестом.
— А если я соглашусь… покаюсь? — выдавила из себя Фрида. — Что станет с моими дочерьми тогда?
— Суда не отменить. Но я постараюсь сделать все возможное, чтобы им сохранили жизнь и наказание было наиболее мягким. Большего я сделать не могу — ты же знаешь, что определенная степень вины лежит и на них тоже. Все знают. Но одно могу сказать точно — никаких допросов с пристрастием к ним применяться не будет. Подумай об этом, Фрида!
Глава 6
Прошло три дня с тех пор, как сестре бросили в темницу. Они по-прежнему не знали, что происходит. Никто, похоже, и не думал ничего им сообщать. Дверь камеры открывалась лишь на краткие мгновения, чтобы поставить на порог миски со скудной едой и питьем.
Липкий ужас ни на минуту не отпускал Селену с Миленой. Они всей душой чувствовали, что вот-вот произойдет что-то страшное, и ожидание сводило их с ума.
Когда очередной день заточения близился к закату, дверь их узилища снова отворилась. Но на сей раз на пороге стояли два монаха. Они втолкнули в камеру их мать и быстро заперли дверь.
Сестры на несколько секунд застыли, не веря своим глазам, потом ринулись к ней и обняли так, словно жизнь их от этого зависела. По щекам девочек текли слезы. Только сейчас страх, накопленный за эти дни, вырвался наружу с рыданьями.
Фрида обнимала своих дочерей, а у самой в глазах блестели слезы, но она изо всех сил старалась не дать им пролиться.
Все трое представляли сейчас довольно удручающую картину: в одних простых рубахах — грязных и кое-где порванных, с растрепанными волосами и чумазыми лицами. Даже несколько дней в камере не проходят бесследно.