Путь Пастуха
Шрифт:
— Вы видели, как я совершила правосудие, — недрогнувшим голосом говорила она. — Этих людей аккадский царь Шаррукин приставил ко мне, чтобы они убили меня, если я откажусь исполнять его приказы. Но теперь я свободна! Как и народ Дильмуна!
Площадь разразилась ликующими воплями — ничто так не заводит толпу, как вид крови и дозволение свободно учинять насилие... Сторонники аккадцев застыли в полной прострации. А Бхулак лихорадочно думал. Он понял, что сейчас произойдёт, за какое-то мгновение до того, как Шадая объявила войну Аккаду — просто многие беспокоящие его мелочи как-то сразу сошлись
Конечно же, он связывался с невидимыми по приказу Шадаи — млечххи по имени и по крови, истинной главы невидимых в Дильмуне!..
У Бхулака оставался лишь один шанс, и, если он промедлит хоть секунду, он и его люди будут перебиты, а Мелухха завладеет Дильмуном.
«Упери!» — мысленно позвал он.
«Я вижу тебя, отец», — отозвался тот.
«Я знаю. Сейчас всё надо делать очень быстро. Как только это случится, бери меня и унеси в безопасное место».
«Что случится?»
«Нет времени, увидишь сам. Раскачивайте толпу, кричите, что угодно. Чем больше будет суматохи и неразберихи, тем лучше. Держитесь, скоро нам помогут. Я буду без сознания дня два, может, больше, это время меня нужно охранять».
«Да, отец», — ответил явно ничего не понимающий Упери, но Бхулак его уже не слушал — он очутился в потаённой комнате разума и мысленно закричал:
«Замедли мир! Сейчас!»
«Твоё волнение алогично, — отозвался Поводырь. — Твои единицы измерения времени в данный момент не имеют значения».
Бхулак хотел ответить своему наставнику ёмкой и солёной воинской фразой, но вновь оказался в мире — уже застывшем. Он огляделся. Упери всё ещё выслушивал его последние наставления, остальные люди на площади по большей части пытались осознать слова Шадаи, а сама она продолжала речь.
Расталкивая недвижных людей, Бхулак быстрым шагом направился к ней. Поднявшись на подиум, он бросил взгляд на лежащие у ног царицы три окровавленных тела. На лицах их застыла предсмертная мука, но сейчас они умрут и лица разгладится. А вот Эа-насир уже мёртв...
Бхулак поглядел в лицо царице, слегка улыбающейся полуоткрытым ртом с жемчужными зубами. Улыбочка её была торжествующей, но сейчас царица тоже умрёт. Он уже нацелил копьё, но потом чуть задумался и опустил — надо было проверить одну догадку. Положив копьё на подиум, он подошёл к одному из воинов и обеими руками осторожно снял с него шлем вместе с маской.
Открылось широкое лицо с большими губами. Очень тёмное лицо — гораздо темнее чем у любого дильмунца. Бхулак снял шлемы со всех четырёх стражей — да, все они были темнокожими и губастыми млеххами. Надо думать, невидимые составляли теперь всю гвардию царицы. Другое дело, что дворцовая стража была довольно малочисленна, да и вообще Дильмун никогда не имел большого войска, полагаясь на свой вес в торговых делах. Но если Мелухха захватит страну, это изменится — многое тогда изменится...
Идея, пришедшая сейчас в голову Бхулака, была коварна и жестока, но могла сработать. А значит, её следовало воплотить.
Он также осторожно взял копьё из
Оставив оружие в теле, он проделал то же самое с копьями трёх других стражей. Теперь царица напоминала утыканное копьями бревно, которое воины используют как мишень на тренировках.
Бхулак чувствовал, что его время в изменённом мире заканчивается: похоже, Поводырь решил, что он быстро совершит задуманное и ускорил его лишь ненадолго. Поэтому, уже особо не осторожничая, Бхулак вложил древка торчащих в Шадае копий обратно в руки стражникам. Обошёл тело царицы и поглядел на него спереди. Величественная женщина, спокойно стоящая, когда из груди её высовывались четыре окровавленных наконечника, выглядела странно и страшно. Но улыбка уже исчезала с её лица, а зрачки слегка расширились от накатывающего потрясения и ужаса.
Нарастающая тошнота и тяжесть в груди сигнализировали, что сейчас он вернётся в обычный мир, потому Бхулак, не забыв прихватить своё копьё, сквозь застывшую толпу поспешил обратно к Упери. Не успел он достичь его, как мир вернулся на круги своя. Мучительно застонав, Бхулак, однако, остался на ногах, хотя больше всего ему хотелось сейчас рухнуть и валяться без чувств под ногами толпы.
А та, как один человек, издала страшный вопль — в ответ на слабый крик, раздавшийся с подиума. С трудом обернувшись к нему, Бхулак увидел то, что и ожидал: четырёх бешено вращающих глазами млеххов, на копьях которых бессильно повисла уже мёртвая царица. Лица воинов выражали крайнюю степень недоумения и ужаса, но вряд ли хоть кто-то здесь, кроме него, понимал это.
В ещё не осознавшей произошедшее толпе местами барахтались люди, которых он случайно пихнул, когда возвращался назад. Но на них никто не обращал внимания.
— Кричи то же, что я, — с трудом проговорил он Упери, изумлённо взирающему на происходящее.
Приводить его в чувство уже не было времени.
— Невидимые убили мать нашу Шадаю... — попытался крикнуть Бхулак, но голос его был слаб и хрипл. — Млеххи закололи царицу! Бейте млеххов!
Теперь вышло громче, кое-кто из толпы обернулся к нему.
— Кричи! — повторил он Упери, и тот, привыкший беспрекословно повиноваться отцу, заголосил на всю площадь:
— Млеххи закололи царицу! Невидимые убили нашу мать Шадаю! Бейте их!!
Толпа подхватило это тысячью голосов, вскоре вся площадь уже ревела:
— Млеххи убили царицу, бей невидимых!
Толпа хлынула на подиум, так ничего и не понявшие стражи были убиты на месте и над их телами ещё долго глумились, а мёртвую царицу, подняв на руки, понесли по городу.
Бхулак всего этого уже не видел: он провалился во мрак, не успев повторить Упери свои распоряжения. Но тот был парень понятливый, и через трое суток Бхулак очнулся на мягком ложе в его доме.