Путь полководца. Дилогия
Шрифт:
— Нехороший поступок, однако, — заметил Духарев. — А ты говорил: к своим Цимисхий хорош.
— В первую голову он хорош к себе, — возразил Мышата. — А что убийц Никифора выдал, так это тоже правильно. Убийцы василевса должны быть наказаны. И он, новый василевс, должен наказать тех, кто пролил священную кровь.
— Можно подумать, они не для него стараясь! — фыркнул Духарев.
— Да хоть бы он сам Никифора и убил, какая разница. Главное, чтобы плебеи видели: закон соблюден. А что он Феофано изгнал, так
— Ты на что намекаешь? — нахмурился Дунаев.
— А я не намекаю. — Заплывшие жиром глазки Мышаты внезапно открылись широко, глянули строго, с осуждением. — Я прямо говорю: женщина эта, с которой ты здесь живешь, сбила тебя с пути истинного. Из-за нее ты о родичах своих забыл. Жену свою, сестру мою Сладиславу, из дома изгнал, а сам...
— Молчать! — бешено выкрикнул Сергей. — Ты что несешь?! Думай, что с языка слетает, пока я тебе его не отрезал!
— Что знаю, то и говорю! — вскакивая, заорал Мышата. — Слада сама, что ли, из дома ушла?!
— Это она тебе сказала, что я ее выгнал? — Глаза Духарева сузились. Рука сама цапнула лежащую на лавке саблю,
— Не сама, — Мышата сообразил, что рискует остаться без головы, и сдал назад. — Она ничего не говорила. Сказала только, что хочет в монастырь уйти.
Духарев сдержал гнев, медленно выдохнул. Вот черт, едва брата не зарубил!
— Где она сейчас? — спросил он.
— В моем имении под Константинополем.
«Вот черт! — подумал Духарев. — Хотел же Калокира попросить, чтоб уплыть ей не дали!»
— Послушай, Серегей...
— Нет, это ты послушай! — перебил его Духарев. — Возвращайся к себе и немедленно... Немедленно, понял, отошли ее домой! Сопровождающих ей дай надежных. И запомни: это моя жена, и я решаю, как мне с ней жить! Ты меня тут в нарушении закона попрекал, а сам чужую жену от мужа укрываешь!
— Никого я не укрываю! Если муж жену изгнал, она возвращается в дом своего отца, в дом своего рода, а род ее — я!
— Ты глухой? — процедил Духарев. — Я же те бе ясно сказал: я ее не изгонял! Она сама из дома сбежала, когда я в поход ушел!
— Не могла Сладислава такого сделать!
— Еще как могла! Потому что гордость в ней взыграла! Я, видите ли, против ее желания нашу дочь за хузарииа отдать хочу!
— За какого еще хузарина? — изумился Мышата.
— За Йонаха, Машегова сына!
Мышата осел на лавку, поскреб затылок, задумался. Духарев ему не мешал. Налил чашку вина, выпил. Кислятина, Сейчас бы водки стакан... Поймал себя на том, что подобных мыслей у него не появлялось уже лет десять, — и тоже задумался.
Первым молчание нарушил Мышата.
— Так вот почему она в монастырь хочет, — произнес он уже спокойно. — Теперь
— А коли понимаешь, так объясни мне, тупому! — буркнул Духарев.
— Мог бы и сам догадаться. Она дочь отмолить хочет. Грех, на который ты Дану обрек.
— И ты туда же! — воскликнул Духарев. — Какой, к бесам, грех! Они любят друг друга! Йонах за нее жизнь отдаст, не колеблясь! Отец его — мой друг и муж редкого благородства! Что вам еще надо?
— Йонах — иудей.
— Можно подумать, ты у нас добрый христианин, — желчно произнес Сергей.
— Добрый, — кивнул Мышата, — Десятину исправно плачу, посты соблюдаю...
— Сейчас, между прочим, пост, — напомнил Духарев, который, общаясь с булгарским патриархом, был в курсе всех церковных мероприятий. — А ты только что у меня на глазах мясо жрал!
— Так я же в походе, — пояснил Мышата. — В походе можно.
Духарев только рукой махнул. На всё у этого кабана ответ есть.
— Значит так: ни в какой монастырь Слада не пойдет. Пусть возвращается домой и отмаливает Данку дома, в Киеве. Ты понял?
— Я-то понял, но переубеждать ее не буду, — спокойно ответил Мышата. — Сам сказал: твоя жена. Вот приезжай и уговаривай ее сам.
— Ты дурак совсем? — снова вскипел Духарев. — Куда я приеду? В Константинополь? Я — воевода Святослава! Да меня ромеи мигом в темницу упрячут!
— В Климатах тебя никто бы в темницу не упрятал. Но в Климаты ты не поехал. Потому что с девкой этой своей здесь вошкался!
— Опять двадцать пять! На носу своем потном заруби: это не девка, а боярышня Людомила Межицкая! Проявишь к ней неуважение хоть словом, хоть чем, я тебе лично, вот этой рукой, — Духарев поднес к физиономии Мышаты кулак, — зубы вышибу! Ясно тебе?
— Ясно, — буркнул названый брат, отодвигаясь.
— Всё, этот вопрос закрыт. Теперь о Сладе: от слова своего Йонаху я не отступлюсь. Хочет в монастырь — ее право. Никогда я твою сестру не неволил и сейчас не буду. Только напомни ей, что у нее, кроме дочери, еще сыновья есть. И если она желает их добрыми христианами вырастить, лучше бы ей в Киеве жить. Не думаю, что Киев дальше от Бога, чем ваш развращенный Царьград!
— А я думаю...
— А мне плевать, что ты думаешь! Мне надо, чтоб ты Сладе передал мои слова, ясно?
— Ясно, — буркнул Мышата.
— Передашь?
— Передам.
— Ну вот и хорошо, — кивнул Духарев. — Поладили. А теперь давай за это дело выпьем вместе.
Мышата поднялся, вздохнул шумно, покачал головой.
— Там во дворе сундучок с золотом стоит, — сказал он. — Это твое золото. А пить с тобой я не буду.
— Интересно, почему?
— Потому что лад у нас с тобой разный, вот почему! А сейчас я к князю твоему пойду: есть у меня и для него новости, — и, тяжело ступая, Мышата направился к дверям.