Путь полководца. Дилогия
Шрифт:
Духарев покосился на Свенельда: все эти эпитеты были вполне применимы и к нему. Тот остался невозмутим.
– Ветку мне дайте какую-нибудь, – сказал Духарев.
Ему подали сосновую лапу.
– Что ему скажешь? – спросил князь.
– Там видно будет, – ответил Сергей. – Сначала его послушаю.
– Запомни: я не отступлю! – твердо произнес Святослав.
– Не тревожься, княже, не забуду. Дорогу мне! – и пустил Пепла сквозь строй гридней.
– Уходи прочь, рус! – закричал вятич, задирая кверху кудлатую пегую бороду. – Неча вам тута! Мы – хузарские данники!
Знакомая отмазка.
–
– Я сам старейшина, и говорю от Старшего Круга! – заносчиво заявил вятич.
– Верю, – кивнул Духарев. – А скажи мне: много ль вы хузарам платите?
С коня он так и не слез, возвышался над парламентёром закованной в железо башней. Тот запнулся, но сообразил:
– Десятину! [11]
Духарев не стал уличать лесовика во лжи.
– Добро, – сказал он. – Пойдете под киевского князя, он с вас двенадцатую долю возьмет. А хузар мы от вашей дани отучим.
Лоб у парламентёра пошел морщинами: ловко рус поймал его за язык.
– Все одно! – наконец родил вятич. – Хотите мимо нас по Оке идти – идите, не тронем. А в наши леса вам дороги нет!
– Значит не люб тебе великий князь киевский? – осведомился Духарев. – А ведь он дань с тебя меньшую просит (вятича слегка перекосило), и великое уважение роду вашему оказал – сам к вам пришел…
11
В летописи, составленной значительно позднее описываемых событий, написано: «по щелягу от рала», но мне, да простят меня историки, это кажется сомнительным. Учитывая ландшафтные характеристики вятских земель того периода и то, что большинство вятичей были не пахарями, а охотниками, данный налог выглядит, мягко говоря, странным.
– Не люб! – буркнул парламентер.
– … А люб вам хузарский хакан, – невозмутимо продолжал Духарев, – который сидит от вас за тысячи поприщ, с племенем вашим без толмача и слова сказать не может?
– Люб! – без промедления ответил лесовик.
– Что ж, – сказал Сергей. – Ты свое слово сказал. А теперь я скажу! Великий князь Киевский, хакан Тмутараканский Святослав Игоревич ежели куда идти решил – уже не свернет. Добром ли, силой, а дань ему платить вы будете…
– Не будем! – от возмущения лесовик аж подпрыгнул.
– … Лучше, конечно, добром, – невозмутимо продолжал Духарев. Голос у него был зычный, натренированный, как и подобает голосу воеводы, поэтому слышали его и вятичи, укрывшиеся за засекой, и киевляне. – Добром, потому как не дело это – своих собственных данников бить. Но коли будете артачиться – придется вас поучить. И если кто думает, что эта куча дров, – Духарев пренебрежительно махнул рукой в сторону засеки, – остановит русскую дружину, то он просто дурачок. Князь Киевский каменные крепости брал (Тут Сергей соврал – не было еще такого. Но будет). Вот его слово: освободите путь, сопроводите нас с почетом к вашему городищу, поклонитесь Киеву – и будет он вам защитой и опорой, а дань с вас меньшую возьмет, чем хузары. Не то размечут вас вои великого князя, ворвутся в дома ваши и возьмут, что пожелают, по закону войны: богатства ваши возьмут, жен и дочерей ваших, а детей ваших, полонянников, погонят
– Врешь! – закричал переговорщик. – Не быть такому!
Но этот визгливый вопль выглядел совсем несолидно на фоне могучего гулкого баса Сергея.
– Почему ж не быть? Мы – не хузары-полевики. Есть под киевским князем леса и погуще ваших, есть у нас следопыты-охотники. Нынче пришел к вам князь Киевский с малой дружиной, а пожелает: кликнет и большую. Воинов у князя больше, чем белок в ваших лесах. Иль не веришь мне?
Старейшина подавленно молчал. Но кто-то на засеке не выдержал: пустил стрелу. Духарев поймал ее рукой (невелик фокус: не на бронь стрела, на белку), погрозил кулаком невидимому стрелку, сказал строго, будто ребёнку:
– Не балуй! – и снова к парламентёру поворотился. – Ладно, лесовик. Время тебе до полудня. Если до полудня люди ваши не начнут растаскивать этот хворост, начнем вас бить. А уж ежели начнем – не остановимся. Вои князя моего в бою, как медведи иль туры: от крови хмелеют – не удержать.
Развернул коня и неторопливо поехал к своим. А парламентер вятичский так и остался – с открытым ртом и задранной бородищей. И племя его за справной, надо признать, засекой тоже безмолствовало. Переваривали нарисованные Духаревым перспективы.
– Хорошо говорил! – похвалил Святослав. Видно было: он горд своим воеводой. Зато в глазах Свенельда сквозила зависть.
– Думаешь, они послушаются? – спросил князь.
Духарев пожал плечами.
– Я бы на пустую похвальбу не купился! – гордо заявил Икмор. – Кто пугает, тот слаб. Сильный сразу бьет!
– Точно! – подхватил Лют. Святослав потер затылок.
– А ты что думаешь, Свенельд?
– Так мыслят воины, – нехотя произнес князь-воевода. – А скажи такое нашим смердам, они тотчас подожмут хвосты. Но лесовики – не воины. И не смерды. Они – что-то посередине. Может, испугаются, может, будут драться. А воевода Серегей все правильно сказал. И я бы не сказал лучше.
«Вот так, так…» – Духарев с удивлением поглядел на князя уличского. Неужели Свенельд наконец смирился с тем, что Сергей теперь не под ним, а напрямую под Святославом?
– Ждем, – решил великий князь. – Дружине – быть начеку, броней не снимать, дозорам – бдить, лучникам – готовить зажигательные стрелы. Хоть свежие стволы, зато смолистые – может, и займутся.
– Не стоит, княже, – возразил Свенельд. – От засеки весь лес загореться может.
– Верно, – согласился Святослав. – не надо зажигательных. Бить обычными. Но не ранее, чем они начнут.
Время шло. Киевское войско томилось в ожидании. Тяжкое время – ожидание перед сечей. В битве, там думать некогда, а тут, когда сам не знаешь, доживешь ли до вечера, иль хуже того – калекой останешься… И такое может случиться с каждым: от князя до самого юного отрока. Другое дело, что опытным гридням ожидание привычно, да и вера есть в удачу, которая хранила их во всех предыдущих битвах. Молодым – трудней.
– Страшно? – спросил Духарев сына.
– Не без того, – степенно ответил Артем. Ростом он был отцу чуть повыше плеча, но держался с большим достоинством.