Путь Сашки. Гексалогия
Шрифт:
Сашку снова потащили к козлам, привязав его. Как в руках у Эйгеля оказался хлыст, тот так и не понял. Он смотрел на Сашку. Спина была очень бледной, контрастируя с обветренным лицом и смуглыми руками. На бледной спине выделялось черное рабское клеймо. На что брат Эйгеля сказал:
— Грязный ничтожный раб. Давай, брат.
Эйгель, как в тумане, поднял руку с хлыстом, сжал рукоять, замахнулся и встретился глазами с взглядом Сашки. Тот по — прежнему смотрел презрительно. Какие у него синие глаза! И рука Эйгеля стала
— Ну, давай, баронет Севир, ты же настоящий аристократ. Покажи мне своё благородство.
Этого Эйгель уже не мог вытерпеть, отшвырнул плеть и побежал за дом. Здесь он вскоре услышал глухие свисты хлыста, а затем и крики Сашки. Громкие, истошные. Вначале он злорадствовал, а потом злорадство прошло, осталась пустота. Крики прекратились, только еще слышался свист плети.
— Пятьдесят, мой милорд.
— Как он?
— Вроде дышит, милорд.
— Вот как? Крепкий… Бросить его в подвал. И никому не сметь к нему заходить. Кто зайдет, ляжет на козлы. Асальд!
— Да, ваша милость!
— У нас есть выгребная свинячья яма?
— Да, милорд, есть.
— В замке или нет?
— За замком, ваша милость. Ух, запах там.
— За замком — это хорошо. Полная?
— Вроде, как неполная, милорд.
— Когда этот сдохнет, бросишь падаль в ту яму. Я же обещал, что его не будет в замке. А свои обещания я выполняю.
— Милорд…
— Что тебе еще?
— А как узнать, умер или нет? Надо к нему зайти, чтобы узнать, а вы запретили.
— Тебе разрешаю. И не смей его поить, кормить и всё такое!
— Слушаюсь, милорд…
Сколько просидел Эйгель за углом дома, он не знал. Просто сидел, тупо уставившись куда — то вдаль. Очнулся, когда весеннее солнышко стало хорошо припекать. Весна наступила! Эйгель встал и пошел к двери, ведущей в подвал замка. Спустился по лестнице и остановился перед камерой, в которую помещали провинившихся. На дверях висел большой амбарный замок. Он в нерешительности постоял, потрогал замок, а затем побежал наверх, в замок, где разыскал их управляющего.
— Асальд! Открой дверь камеры.
Управляющий, что — то считавший, перекладывая сухие палочки, поднял голову и вполоборота ответил:
— Нельзя.
— Мне можно!
— Нет, его милость запретила.
— Но не мне!
— Нет.
Эйгель закусил губу, предательская слеза готова была сорваться, хорошо, что управляющий вновь наклонился над своими палочками.
— Я гляжу, мой брат совсем всех разбаловал. Слуги нагло оскорбляют наследного баронета. Не встают, не кланяются, разговаривают как с равным. Да за такое и тридцати плетей мало. Лучше пятьдесят. Хорошо, брат скоро уедет по делам, я приму решение о твоем наказании.
Асальд побледнел, вскочил, и низко поклонившись Эйгелю,
— Простите, ваша милость, забылся. Больше не повторится.
— Мой брат говорит, что прощение бывает только после наказания.
— Ваша милость!..
— Иди, открывай дверь.
Асальд, напуганный нешуточной угрозой, зажег факел и открыл дверь камеры, куда бросили Ксандра. Эйгель перешагнул порог, следом вошел управляющий, зажигая факелы, висящие на стене. Эйгель взглянул на Ксандра и содрогнулся. Спины не было видно, все было в крови, которая еще чуть сочилась, а в некоторых местах стала запекаться. Он, не смея отвести взгляд, подошел поближе и почувствовал, что наступил на что — то липкое. Это кровь, натекшая под солому, которой был усыпан пол.
— Он жив? — хрипло, не своим голосом спросил Эйгель.
Управляющий наклонился над Ксандром, потрогал шею и выпрямившись сказал:
— Вроде жив, ваша милость. Крепкий парнишка. Только не жилец.
— Как?
— Не выжить, хорошо, если протянет до утра.
— И ничего нельзя сделать?
Управляющий замялся.
— Так ваш брат запретил мне помогать.
— А я разрешаю, приказываю, прошу…
— Ваша милость, ваш гнев еще когда будет, а его милость здесь и сегодня же я составлю вот этому рабу компанию. Нет, хоть режьте, помогать не буду.
— Тогда не помогай, а скажи, что надо сделать.
— Ну… напоить бы, там у него все пересохло. Но он без сознания. Можно намочить тряпочку и в рот положить. Хоть какое облегчение. Раны бы обмыть, да чем — нибудь из травок обложить. Это к лекарке. У нее должны быть. И жаровню сюда бы с угольями. Вон какой холод и сырость. Здоровый окоченеет, а он на жиденькой соломе, да и та вся в крови.
— Я сам все сделаю. И к лекарке съезжу. Пойдем, покажешь, где жаровня и угли. Что еще? Вода, тряпки, свежая солома…
— Да без толку это, ваша милость. Это только отсрочит на пару часов. Да и то…
— Почему?
— Сил у него осталось мало. Крепкий он, за жизнь держится, но как остатки сил уйдут, так и умрет. А сил уже нет. Как еще держится…
— А у лекарки есть, что силу добавит?
— Не знаю. Если и есть что, то этого мало. Тут надо очень большую силу дать. Нет у нее такого.
— И нигде нет?
Управляющий замешкался, опустил глаза, закусил губу.
— Что, есть?
Асальд огляделся и почти шепотом сказал:
— Есть средство. Как раз для этого случая. Листочки такие чудодейственные. Можно достать в ближнем трактире.
— Тогда вели быстро запрячь моего коня. Где там продают?
— Не продадут вам, ваша милость.
— Почему? Я же баронет!
— Вот потому и не продадут. Тут дело тайное, только доверенным лицам могут. Можно, конечно, послать нашего Унни.
— Постой, а он как здесь? Ты уже покупал листья?.. Почему молчишь?