Путь Сашки. Гексалогия
Шрифт:
— Нет, Дар, нет! Ты этого не сделаешь!
— Сделаю. Я обязан сделать после того, что они сотворили с тобой.
— Эйгель не виноват в этом!
— Разве не он назначил тебе двадцать плетей вдобавок к тридцати от его брата? Разве не он приказал начать тебя бить? Разве не он собирался лично тебя хлестать? Кто радовался твоим крикам? Он! Он!
— Дар, милый Дар. Все не так просто. Я догадываюсь, откуда у тебя эти сведения. От Рисмуса, брата Эйгеля. А он и не такое может…
— Ксандр, пожалуйста, не защищай этого маленького негодяя. Я прошу. Я это узнал от него самого.
— От Эйгеля? Надо же…
— До завтрашнего утра.
— Нет. Все не так. На словах все верно, все было, как ты говоришь, но в действительности по — другому. Это Рисмус, мастер интриг, все подстроил. А вина Эйгеля лишь в том, что он еще плохо знает жизнь и людей. Вот Рисмус его и подловил. И еще у него этот бзик на аристократизме. Но он уже в прошлом. И еще Эйгель тогда испугался. Но можно ли его винить? Ведь Рисмус ему почти не оставил выбора. Или он или я должны лечь под хлыст. Так тогда Рисмус сказал.
— И этот негодяй выбрал тебя, так?
— Так… Но можно ли винить…
— Да, можно! И нужно. Ведь ты бы поступил иначе.
— Не знаю…
— Я зато знаю. Я очень хорошо знаю. Ты всегда поступал не так, как этот…
— Это было при тебе, а до этого и я ломался. Поэтому я не могу судить Эйгеля. Просто у него в жизни еще не было возможности себя проявить. А тот случай, он, наверное, первый у него, все произошло слишком неожиданно, вот он и…
— Но ведь сделал? Поэтому завтра его ждет то, что он заслужил.
— Дар, брат, ты не знаешь всего. Если и есть вина Эйгеля, то он давно ее искупил. И намного в большей степени. Я стою перед тобой, живой и невредимый…
— Невредимый?
— Да почти все уже прошло.
— Когда мы встретились, и я тебя обнял, я что — то не заметил твоего здоровья.
— А что ты хотел после двух недель поездки верхом? У здорового спина отнимется. Сейчас отлежался, почти ничего не чувствую. На днях хочу заняться упражнениями… Да, живой я, живой! И только благодаря ему. Но даже не это главное. В ситуации с Эйгелем важен не итог, а как все было. Его брат бросил меня в подвал. Я был без сознания, истекал кровью, почти уже умер. Эйгель один меня выходил. Ведь Рисмус запретил всем мне помогать, даже спускаться в подвал. И Эйгель сам менял солому, пропитанную кровью, обкладывал спину мазью, обогревал камеру углями. Смачивал мне рот. Отдал все свои сбережения за дорогое лекарство. И кормил меня с рук, я ведь не мог шевелиться. И так несколько недель. С рук, понимаешь, Дар?
Дарберн стоял, хмурясь и кусая нижнюю губу. Эйгель кормил Сашку с рук, как когда — то делал сам Сашка с ним, Даром. Но ведь он поклялся казнить мальчишку! А клятву нельзя отменять. Слово коронованной особы. Будь оно проклято!
— А потом он спас меня от храмовников. Я узнал, что он отдал свой кинжал, самое ценное, что у него было, единственное, чем он гордился и о чем мечтал долгие годы, отдал, чтобы его довезли до Гендована. Он ведь в темноте, когда ушел из замка, вывихнул ногу, вот и понадобилась лошадь.
— Но ведь он не стал просить брата, чтобы тот тебя не сдавал храмовникам, — последняя соломинка, за которую цеплялся Дар.
— Это я так ему велел. Он хотел, но я запретил.
— Почему?!
— Там была очередная ловушка Рисмуса. Я получил бы
— Я дал слово…Эй, кто там? Позовите Компеса!
Когда командир личной графской сотни вошел в покои графа, Дарберн встал и, обращаясь к нему, сказал:
— Барон, я обещал Эйгеля завтра казнить. Вы это слышали. Я приношу вам свои извинения за то, что я не смогу выполнить обещание. Мой брат против, а раз так, то как я сказал на приеме, те мои приказы и распоряжения следует отменить, если они противоречат решениям моего брата. Следовательно, мое сегодняшнее обещание вступает в противоречие с моими словами на приеме. И вот что еще, барон. Вина Эйгеля не столь велика, как он здесь говорил. И она окупается последующими его поступками. Поэтому, барон, я прошу вас передать начальнику стражи мое распоряжение освободить Эйгеля.
— Как прикажете, милорд. А что делать с ним? Взять в сотню?
Дар повернул голову к Сашке. Тот, глядя на барона, сказал:
— Да, в отряд Ястреда мальчиком — посыльным.
Компес перевел взгляд на Дарберна.
— Барон, вы слышали ответ. Слова виконта — мои слова.
— Слушаюсь, милорд.
Когда барон спустился на первый этаж к начальнику стражи, он сообщил ему распоряжение графа освободить мальчишку.
— Никак, передумал?
— Так решил виконт Ксандр. Наш граф под полным его влиянием.
— Но ведь милорду виконту всего пятнадцать.
— Вот об этом и я подумал. А мы о нем ничего не знаем. Может быть, он будет более решительным?..
Кто из них двоих оказался несдержанным на язык, сказать трудно, могло случиться, что оба рассказали про этот случай, но с тех пор в замке, а затем и по всему графству распространилось мнение, что виконт Ксандр имеет неограниченное влияние на графа. Сашка с этих пор совсем не испытывал проблем внимания со стороны ларской знати. Правильнее даже сказать, испытывал из — за этого неудобства. Ведь многие хотели заручиться поддержкой столь влиятельно человека. Тем более, по сути, еще мальчишки. Мальчишки — несмышленыша, ведь что он видел в своей жизни? Рабский угол и хлыст хозяина? По крайней мере, так почти все считали. И ошибались. Да, действительно, Сашка многого не знал, для него жизнь и обычаи Атлантиса до сих пор во многом были непонятны. Но он родился не здесь, в обществе, застрявшем где — то на полпути от древности к средневековью, а был продуктом цивилизации двадцать первого века. И пусть он был всего лишь мальчишкой, но опыт и память десятков поколений его предков, генетически заложенные где — то в глубинах его разума, не могли остаться без вызова.
После ухода барона Компеса, Дар повел брата в свою спальню.
— Ты хочешь похвастаться своим малышом?
— А…, видишь ли, Винтольд находится на женской половине, а Эльзине в последние дни после приема что — то нездоровится. Поправится, вот тогда покажу сына.
— Жаль. На кого хоть похож?
— На меня. Вылитый я, — Дар расцвел.
— Ну, ты даешь! А Эльзина? Как она?
— Она? Она хорошая. Ласковая, внимательная, умная. Очень умная. Чтобы я без нее делал!