Путь солдата

Малиновский Борис Николаевич

Тридцать лет спустя я услышал этот рассказ из уст самого Ивана Николаевича Новикова! Не мне, а детям Поныровской школы, разыскавшим ветерана и пригласившим его на встречу в дни тридцатилетия Курской битвы.

…Никогда не забуду, как в один из первых дней наступления пробирался через поле с несжатой рожью, где только что прошел танковый бой. Безжалостно исполосованное гусеницами тяжелых машин, оно хранило память о последних минутах смертельного поединка. То там, то тут виднелись остовы сгоревших немецких и наших танков. Стоял сильный запах гари. Во ржи лежали убитые, и немцы, и наши,- их еще не успели убрать. У конца поля в глубоком овраге штабель трупов фашистских солдат. Видимо, во время отступления хоронить не успевали. Подошел ближе и увидел раздутые, покрытые жуками и мухами трупы – вонь ужасная. А посмотреть надо: это же враги лежали!

Когда-то наглые, самоуверенные, безжалостные, поставившие на колени почти всю Западную Европу. Те, что считали себя непобедимыми, сверхлюдьми. Успели, видимо, похоронить одного из солдат – из земли торчал березовый крест. Я прошел почти рядом с ним и прочитал надпись – фамилию, даты рождения и смерти. День и год рождения совпадали с моими. Враг – ровесник! Туда ему и дорога! А для остальных и березового креста не будет! Провалилось объявленное всему миру "решающее" наступление! Символическая "встреча"!

На третий или четвертый день успешного продвижения вперед начальник штаба капитан Агапов и я пробирались к новому местоположению штаба дивизиона. Мы спускались по отлогому широкому лугу. Он простирался километра на два-три и упирался в речушку, которая разделяла наши и вражеские войска. За речушкой снова шло ровное, хорошо просматриваемое поле. Мы шли открыто, не маскируясь, считая, что снайпер нас не достанет, да их и не должно было быть у гитлеровцев, враги еще только обживали передний край, а снаряды или мины на нас двоих тратить не будут. Внезапно раздался пронзительный свист над головой, и сзади нас что-то сильно ударило по лугу, но взрыва не последовало. С вражеской стороны долетел негромкий звук выстрела, Мы полежали немного, встали и снова пошли вперед – необычный обстрел нас не испугал. Снова просвистело, и впереди, совсем близко, ударило по земле. Значит, метили в нас, но непонятно чем, такого на северо-западе не было.

– Озверели гады,- крикнул мне капитан, упавший, как и я, в густую траву,- из танка бронебойными болванками стреляют… Подождать надо!

Минуты через три-четыре решили продвигаться дальше короткими перебежками по одному. Первым вскочил Агапов. Он не отбежал и десяти метров, как снова свистнуло и ударило по земле снарядом, а вслед за этим, почти одновременно, раздался звонкий залп стоявших позади противотанковых орудий. Когда потом снова стали продвигаться вперед, никто нас уже не обстреливал. Молодцы артиллеристы! Видно, давно выслеживали обнаглевшего, зарывшегося в землю "тигра": покончили с ним одним залпом. Кстати сказать, это были последние дни пребывания начальника штаба Агапова в нашем дивизионе. Его опять понизили в должности, на этот раз назначили командиром батареи. Через несколько дней он был ранен, успев отличиться-когда убило наводчика, сам встал у орудия и с первого выстрела подбил "тигра". За этот бой капитан был награжден орденом Красной Звезды. Его дальнейшая судьба мне не известна.

…Во время одного из боев, когда наша дивизия преследовала противника уже далеко за Понырями, я пришел на НП дивизиона. Стоял жаркий летний день. На передовой было временное затишье. Разведчики лежали в нескольких метрах от блиндажа, подставив носы под лучи солнца. У входа сидел связист. Мартынов лежал в стороне от всех, метрах в пятнадцати. Вдруг на склоне высотки, метрах в двухстах от нас, разорвалась мина. Все бросились в блиндаж. Я, подбегая к укрытию, взглянул на Мартынова. Он не шевелился. "Спит,- подумал я,- надо разбудить",- и бросился к нему.

– Николай! Обстреливают! Бежим в блиндаж! – крикнул.

Мартынов повернулся с боку на бок, зевнул и громко, так, чтобы слышали разведчики в блиндаже, сказал:

– Меня не убьет!

Я и сейчас, когда пишу эти слова, слышу его спокойный, с небольшой хрипотцой голос. Прилетевшая и разорвавшаяся сзади нас мина засыпала кусты осколками. Я не стал рисковать и спрятался в блиндаж. Обстрел продолжался. Мины то и дело рвались на высотке – слева, справа, впереди и сзади нашего укрытия. Мартынов "выдержал характер". Минут десять-пятнадцать он пролежал под секущими кусты осколками, пока обстрел не кончился.

Те, кто был на войне, могут представить, как такое поведение действовало на людей. Не зря любили разведчики Николая Тимофеевича! Как много такое бесстрашие значило на войне, где человек становился комком обнаженных нервов! Но, если говорить о характере Мартынова, то это, пожалуй, не все.

Много позднее, уже в Белоруссии, я оказался случайным свидетелем другой картины. Как-то шел по

плохо замерзшему, еще сырому, с редкими кустами болоту, запорошенному снегом. Впереди себя увидел человека. Внимательно приглядевшись, узнал Мартынова. Он не замечал меня и продолжал быстро идти. В этот момент с вражеской стороны прозвучали орудийные выстрелы, и сзади нас шлепнулись в болото и глухо разорвались два снаряда. Падая на землю, я увидел, как одновременно со мной упал и Мартынов. Потом мы вместе вскочили и побежали вперед и снова упали на сырую кочковатую землю болота при следующем снаряде. Мартынов был немного дальше от разрывов, чем я, но вел себя одинаково со мной. На этот раз он был один, и, зная об этом, не хотел рисковать своей жизнью.

Чем дальше от Понырей продвигались наши войска, тем слабее становилось сопротивление врага. Гитлеровцы оставляли деревню за деревней, боясь, очевидно, попасть в окружение. Это были уже не те веселые курские деревни, которые мы проходили перед наступлением. В некоторых совсем не было молодежи – фашисты угнали ее в Германию. Попадались деревни, где окна закрывали крест-накрест приколоченные доски. Эпидемия тифа опустошила их. Иногда полк отставал от пехоты, нарушалась связь с передовой. Но все равно артиллеристы делали свое дело. Помню, во время ночного марша из штаба полка нам передали по рации, что на шоссе, по которому отводилась вражеская техника, скопилось много танков, машин, артиллерии. Было приказано немедленно произвести массированный огневой налет. Начальник штаба капитан Воскобойник (он сменил Агапова) приказал огневикам развернуть орудия, а мне – подготовить данные для стрельбы. Орудийные расчеты не заставили себя ждать, я тоже; через считанные минуты шквал орудийного огня заставил всех вздрогнуть. Спустя день, проезжая место обстрела, увидели результаты "работы" дивизиона – на обочинах шоссе валялись разбитые автомашины, орудия, неубранные трупы гитлеровцев. В сражении на Курской дуге проявился, как никогда раньше, накопленный за войну боевой опыт наших солдат и командиров – незримое, но страшное оружие, которое вкладывает в руки людей война. Фашистские войска в 1941 году имели это оружие с избытком. Теперь оно обернулось против них!

В конце боев, когда, казалось, уже мало что нам угрожало, мы потеряли весельчака – комбата старшего лейтенанта Панкратова и чуть-чуть не лишились Мартынова. Перед наступлением они укрылись в блиндаже с накатом из бревен и земли. После нашей артподготовки, когда роты пошли вперед, враг открыл огонь из тяжелых орудий. Один из снарядов угодил в угол блиндажа, но не разорвался, а своей ударной силой развалил накат. Как потом оказалось, в этом углу сидел Панкратов. Мартынова завалило бревнами и песком. Правую руку его зажало между бревнами, и она торчала наружу. Под тяжестью навалившихся бревен и земли, оглушенный ударом, он начал терять сознание… Когда прибежали Новиков и разведчики, сидевшие в соседнем блиндаже, то первым откопали Мартынова, увидев его торчавшую руку. Левой рукой он прижимал к груди голову убитого снарядом и отброшенного к нему Панкратова. Много дней Мартынов был сам не свой, но в санбат не пошел, хотя дивизию отвели на отдых.

Мы прошли немало сел и деревень. Но вот и передышка. Дивизия прекратила наступление. Надо было привести себя в порядок, получить пополнение.

Многих солдат и офицеров наградили орденами. За умелое и решительное руководство боевыми действиями командир нашего дивизиона Новиков получил орден Александра Невского. Мартынова, очень много помогавшего Новикову, наградили орденом Красного Знамени. Капитана Кудинова – орденом Отечественной войны I степени.

Среди названий частей – участников Курской битвы, которые сейчас можно прочитать, побывав на месте бывшего командного пункта фронта, где воздвигнут величественный мемориал участникам сражения, название нашего 84-го АП встречается дважды: в составе частей 13-й армии, отражавшей натиск врага на Поныри, и в составе 65-й армии, с которой мы завершали наступление, находясь уже вместе со своей дивизией.

Во время наступления на Курской дуге мы с Левой с каждым днем были все ближе и ближе друг к другу. Только я был в районе Понырей, и мы двигались в направлении Орла, с юга на север, а его часть наступала на Орел с востока.

Получая его письма, не раз думал,- а вдруг и тут повезет? В войну мгновения определяли возможность и несбыточность встреч близких людей, цена времени словно возрастала: перенасыщенное массой событий, оно словно спрессовывалось, позволяя случаю свершать; казалось бы, невозможное…