Путь святого

Голсуорси Джон

– Это ужасно!
– только и выговорила она.

Ноэль пошла к двери.

– Подожди, Нолли.

Ноэль уже взялась за ручку двери, но остановилась.

– Мне не нужно ни прощения, ни сочувствия, - сказала она.
– Я только хочу, чтобы меня оставили в покое.

– Но как же можно оставить тебя в покое?

Волна горечи поднялась в Ноэль, и она крикнула страстно:

– Я ненавижу сочувствие тех, которые не в состоянии понять! Мне не надо ничьего сочувствия. Я всегда могу уйти и скрыться подальше.

Слова "не в состоянии понять" ошеломили Грэтиану.

– Я могу понять, - сказала она.

– Нет, не можешь; ты никогда не видела его, ты не видела...
– Ее губы задрожали, она закусила их, чтобы не разрыдаться.
– И потом,

ты бы никогда так не поступила, как я.

Грэтиана шагнула к ней, но остановилась и села на кровать. Да, это правда. Она сама никогда бы так не поступила! И именно это - как бы страстно она ни желала помочь сестре - сковывало ее любовь и сочувствие. О, как все это ужасно, уродливо, унизительно! Ее сестра, ее единственная сестра оказалась в таком же положении, как все эти бедные, плохо воспитанные девушки, которые потеряли себя! А что скажет ее отец - их отец! До этой минуты Грэтиана почти не думала о нем, она была слишком занята своей собственной уязвленной гордостью; слово "отец" вырвалось у нее против воли.

Ноэль вздрогнула.

– А этот мальчик!
– сказала Грэтиана.
– Его я не могу простить. Если ты не знала, то он знал. Это он...
– Она осеклась, увидев лицо Ноэль.

– Я все знала, - ответила Ноэль.
– И все сделала я. Он был моим мужем, так же, как Джордж - твой муж. Если ты скажешь хоть одно слово против Сирила, я никогда не буду с тобой разговаривать. Я счастлива, как и ты будешь счастлива, если у тебя родится ребенок. В чем же разница? Только в том, что тебе повезло, а мне нет?
– Ее губы снова задрожали, и она замолчала.

Грэтиана уставилась на нее. Ей вдруг захотелось, чтобы Джордж был здесь; как бы хорошо узнать, что он думает обо всем этом!

– Ты не возражаешь, если я расскажу Джорджу?
– спросила она.

Ноэль покачала головой.

– Нет, не теперь! Не говори никому.
– И вдруг горе Ноэль, скрытое за мнимым безразличием, пронзило сердце Грэтианы. Она встала и обняла сестру.

– Нолли, дорогая, не смотри так!

Ноэль не ответила на ласку сестры и, как только та отняла руки, ушла в свою комнату.

Грэтиана осталась одна; она была полна сострадания к Ноэль и в то же время огорчена и разобижена; неуверенность и страх владели ею. Ее гордости был нанесен жестокий удар, сердце у нее сжималось; она злилась на себя. Почему она не проявила больше сочувствия и теплоты? И все-таки теперь, когда Ноэль ушла, она снова стала осуждать покойного. То, что он сделал, непростительно! Ведь Нолли - еще ребенок. Он совершил святотатство. Скорее бы приехал Джордж, и скорее бы переговорить с ним обо всем! Сама она вышла замуж по любви и знала, что такое страсть; была достаточно проницательна, чтобы понять, насколько глубока любовь Ноэль, конечно, в той мере, в какой может быть глубокой любовь девочки; себя Грэтиана считала уже зрелой женщиной - ей было двадцать лет. И все-таки, как могла Ноэль так забыться! А этот мальчик! Если бы Грэтиана была знакома с ним, может быть, ее негодование было бы смягчено личным впечатлением о нем - это ведь так важно во всех человеческих суждениях, - но она никогда его не видала и находила его поведение "непорядочным". Грэтиана знала, что это останется камнем преткновения в ее отношениях с сестрой. Как бы она ни пыталась скрывать свои мысли, Ноэль все равно поймет, что сестра втайне осуждает ее.

Она сбросила форму сестры милосердия, надела вечернее платье и начала беспокойно расхаживать по комнате. Все, что угодно, только как можно дольше не идти вниз к отцу! То, что случилось, разумеется, будет страшным горем для него. Она боялась разговора с ним, его расспросов о здоровье Ноэль. Она, разумеется, может обо всем умолчать, пока этого хочет Ноэль, но она была очень правдива по характеру, и ее приводила в отчаяние мысль, что надо что-то скрывать.

Наконец, она спустилась вниз; отец и сестра были уже в гостиной: Ноэль в платье с оборками сидела у камина, опершись подбородком на руку, а отец читал последние сообщения с фронта в вечерней газете. Увидев изящную девичью фигуру сестры, ее глаза, задумчиво устремленные на огонь, увидев

усталое лицо отца, Грэтиана с особой силой ощутила трагичность происшедшего. Бедный папа, бедная Нолли! Ужасно!

Ноэль повернулась к ней и слегка качнула головой; ее глаза говорили так же ясно, как если бы сказали губы: "Молчание!" Грэтиана кивнула ей и подошла к камину. Так начался этот спокойный семейный вечер, но за этим спокойствием таились глубокие душевные страдания.

Ноэль подождала, пока отец отправился спать, и сразу поднялась в свою комнату. Она явно решила больше не разговаривать о себе. Грэтиана осталась в столовой одна - ждать приезда мужа. Когда он приехал, было уже около полуночи, и она сообщила ему семейные новости только на следующее утро. Он встретил их неясным мычанием. Грэтиана увидела, как он прищурил глаза, словно разглядывая тяжелую и сложную рану; потом уставился в потолок. Хотя они были женаты уже больше года, она все еще не знала его отношения ко многим вещам и с замиранием сердца ждала ответа. Эта позорная семейная тайна, скрываемая от других, будет испытанием любви Джорджа к ней самой, испытанием достоинств человека, за которого она вышла замуж! Некоторое время он молчал, и тревога ее все возрастала. Потом он нащупал ее руку и крепко сжал.

– Бедная маленькая Нолли! Вот случай, когда требуется весь оптимизм Марка Тэпли {Имеется в виду отличавшийся большим оптимизмом герой романа Чарлза Диккенса "Мартин Чеззлвит".}. Не унывай, Грэйси! Мы ее выручим.

– Но как быть с отцом! Ведь скрыть от него невозможно, но и рассказать нельзя! Ах, Джордж! Я раньше не знала, что такое семейная гордость. Это просто невероятно! Этот злополучный мальчик...

– Dе mortuis {De mortuis aut bene aut nihil - о мертвых либо хорошее, либо ничего (лат.).}. Вспомни, Грэйси: мы живем, осажденные смертью! Нолли, конечно, вела себя, как подлинная дурочка. Но ведь война! Война! Надо бы и твоему отцу привыкнуть к этому; вот для него прекрасный случай проявить христианский дух!

– Папа будет так же добр, как всегда; но именно это и страшно!

Джордж Лэрд сильнее сжал ее руку.

– Совершенно верно! Старомодный папа может себе это позволить! Но нужно ли, чтобы он знал? Мы можем увезти ее из Лондона, а позднее что-нибудь придумаем. Если отец узнает, надо будет убедить его, что этим поступком Нолли "внесла свою лепту".

Грэтиана отняла руку.

– Не надо, - сказала она едва слышно.

Джордж Лэрд обернулся и посмотрел на нее. Он и сам был очень расстроен и, возможно, более ясно, нежели его молодая жена, представлял себе жестокие последствия случившейся беды; он так же отчетливо понимал, насколько глубоко задета и взволнована Грэтиана; но, как прагматик, воспринимавший всегда жизнь с позиций опыта, он терпеть не мог этого восклицания: "Какой ужас!" Ему всегда хотелось побороть в Грэтиане и традиционную черту отцовского аскетизма. Если бы она не была его женой, он сразу сказал бы себе: изменить эту основную черту ее характера так же безнадежно, как пытаться переделать строение костей ее черепа; но она была его женой, и эта задача казалась ему такой же легко осуществимой, как, скажем, поставить новую лестничную клетку в доме или соединить две комнаты в одну. Обняв ее, он сказал:

– Я знаю. Но все это уладится, если только мы будем делать вид, что ничего не случилось. Поговорить мне с Нолли?

Грэтиана согласилась - она может сказать отцу, что Джордж согласился "осмотреть" Нолли, и тем избежать лишних разговоров. Но ей все больше казалось, что свалившуюся на них беду никак не отвести и не смягчить.

У Джорджа Лэрда было достаточно спокойного мужества - неоценимое свойство в человеке, которому часто приходится причинять боль и облегчать ее; и всетаки ему не нравилась эта "миссия", как выразился бы он сам. Он предложил Ноэль прогуляться с ним, потому что боялся сцен. Ноэль согласилась по той же причинс. Кроме того, Джордж ей нравился; с бескорыстной объективностью золовки и суровой проницательностью ранней юности она понимала его, пожалуй, даже лучше, чем его собственная жена. Во всяком случае, она твердо знала, что он не станет ни осуждать, ни жалеть ее.