Путь святого
Шрифт:
– Это вы, Бесси?
Девушка вернулась.
– Да, сэр. Очень сожалею, что разбудила вас. Со счастливым Новым годом, сэр!
– Ах, да! Счастливого Нового года и вам, Бесси!
Она увидела его обычную улыбку; но тут же улыбка погасла и глаза застыли. Это испугало ее, и она поспешно вышла.
Пирсон вспомнил все. Несколько минут он лежал, глядя в пространство и ничего не видя, потом встал, машинально сложил плед и посмотрел на часы. Восемь! Он поднялся по лестнице и, постучав, вошел к Ноэль.
Шторы были подняты, но она еще лежала в постели. Он стоял и смотрел
– Счастливого Нового года тебе, дитя мое, - сказал он и весь задрожал, словно его била лихорадка. Она выглядела так молодо и невинно - круглолицая и свежая после ночного сна. И у него снова вспыхнула мысль: "Наверно, это мне приснилось!" Она не двинулась, на щеках ее проступил слабый румянец. Нет, не сон!.. Не сон!.. И он сказал прерывающимся голосом:
– Я не могу поверить. Я... я надеялся, что неправильно понял тебя. Может быть, я не расслышал, Нолли? Может быть...
Она только покачала головой.
– Скажи мне все, - попросил он.
– Ради бога!
Он увидел, как зашевелились ее губы, и уловил ее шепот:
– Больше не о чем говорить. Грэтиана и Джордж знают, и Лила знает. Сделанного не воротишь, папа! Быть может, я и не поступила бы так, если бы ты не запретил мне и Сирилу пожениться. А теперь я иногда чувствую себя счастливой, потому что у меня останется хоть что-нибудь от него...
– Она подняла на него глаза.
– В конце концов какая разница, право же! Только что нет кольца на пальце. Не стоит разговаривать со мной об этом - я тоже думаю, думаю дни и ночи. И знаю заранее, что ты можешь сказать. Я и сама себе это говорила. Теперь уже ничего не поделаешь, лишь бы все обошлось хорошо.
Она высунула горячую руку из-под одеяла и крепко сжала его пальцы. Щеки ее пылали, глаза горели.
– Ах, папа! У тебя такой усталый вид! Ты, наверное, не ложился! Бедный папочка!
От прикосновения ее горячей руки, от этих слов "бедный папочка" у него на глазах выступили слезы. Они медленно скатились на бороду, и он закрыл лицо рукой. Она еще крепче, почти судорожно сжала его руку и вдруг поднесла ее к губам, поцеловала и отпустила.
– Не надо, - сказала она и отвернулась.
Пирсон подавил волнение и ответил почти спокойно:
– Ты хочешь остаться дома, дорогая, или поехать куда-нибудь?
Ноэль заметалась по подушке, словно ребенок в бреду, которому волосы попали в глазами рот.
– Ах, я не знаю; да и какое это имеет значение!
– А если в Кестрел? Может быть, тебе поехать туда? Твоя тетя... Я могу ей написать.
– Ноэль несколько мгновений смотрела на него, охваченная, видимо, какой-то внутренней борьбой.
– Да, - сказала она наконец.
– Я поеду. Но только если там не будет дяди Боба.
– Дядя может приехать сюда и пожить со мной. Она снова отвернулась к стене, голова ее судорожно заметалась по подушке.
– Мне все равно, - сказала она.
– Куда угодно. Все равно.
Пирсон положил ледяную руку ей на лоб.
– Успокойся, - сказал он и опустился на колени у ее кровати. Милосердный отец, - зашептал он, - дай нам силы вынести это ужасное испытание. Возьми мое возлюбленное дитя под свою защиту и даруй ей мир; и дай мне
Его мысли текли вместе с этой путаной, невнятной, отрывочной молитвой. Потом он услышал, как Ноэль сказала:
– Ты не согрешил. Почему ты говоришь о грехе? Это неправда! И не молись за меня, папа.
Пирсон встал и отошел от кровати. Ее слова ошеломили его, он боялся отвечать. Она опустила голову на подушку и лежала, уставившись глазами в потолок.
– У меня будет сын; значит, Сирил не совсем умер. И я не хочу, чтобы меня прощали.
Он смутно понимал, какой долгий и молчаливый процесс брожения мыслей и чувств происходил в ней, прежде чем она так ожесточилась; это ожесточение казалось ему чуть ли не богохульством. Но при всем смятении, царящем в его душе, он не мог не любоваться ее прекрасным лицом, округлыми линиями открытой шеи, вьющимися вокруг нее короткими кудряшками. Сколько страстной, протестующей жизненной силы чувствовалось в этой откинутой назад голове, мечущейся по горячей смятой подушке! Он продолжал молчать.
– Я хочу, чтобы ты знал, что во всем виновата я сама. Но я не могу притворяться. Конечно, я постараюсь причинять тебе как можно меньше горя. Мне так жаль тебя, бедный папа! Ах, мне так тебя жаль!
Непостижимо быстрым и мягким движением она повернулась и зарылась головой в подушку, и он видел только спутанные волосы и трясущиеся под одеялом плечи. Он попытался погладить ее по голове, но она отодвинулась, и он тихо вышел из комнаты.
К завтраку она не спустилась. А когда он сам покончил с безвкусной для него едой, привычный механизм его профессии священника уже целиком завладел им. Новый год! У него много дел. Надо держаться как можно бодрее перед паствой, напутствовать всех и каждому сказать ласковое слово; надо вселять в людей мужество и надежду.
ГЛАВА Х
Узнав почерк шурина, Тэрза Пирсон сказала, не повышая голоса:
– Письмо от Тэда.
Боб Пирсон, у которого рот был набит колбасой, так же спокойно промычал:
– Что он пишет?
Она начала читать письмо и сразу поняла, что ответить на этот вопрос самая трудная задача из всех, которые когда-либо вставали перед ней. Письмо глубоко взволновало и обеспокоило ее. Ведь беда разразилась под ее крылышком! Именно здесь произошло это прискорбное событие, чреватое такими неурядицами и ложью. Перед ней встало лицо Ноэль, страстное и какое-то отсутствующее, - такой она увидела ее возле двери ее комнаты в ту ночь, когда Сирил Морленд уезжал - нет, инстинкт не обманул ее тогда!
– Эдвард хочет, чтобы ты приехал и пожил с ним, Боб.
– А почему не мы оба?
– Он хочет, чтобы Нолли приехала сюда ко мне; она не совсем здорова.
– Нездорова? А в чем дело?
Рассказать ему - значило бы совершить предательство по отношению к своему полу; не рассказать - обмануть доверие собственного мужа. Простой учет фактов, а не принципов помог ей принять решение. Что бы она ни придумала, Боб тут же скажет: "Ну, это ты хватила через край!" И ей все равно придется рассказать. Она начала спокойно: