Путь святого
Шрифт:
– Ты здесь одна?
– Да. Лила дала мне ключ. Она работает в госпитале до десяти.
– Ты должна вернуться домой, моя родная.
Ноэль закрыла пианино и села на диван. На лице ее было то самое выражение, как и в тот раз, когда он запретил ей выходить замуж за Сирила Морленда.
– Ну же, Нолли!
– сказал он.
– Не будь безрассудной. Мы должны пережить все это вместе.
– Нет.
– Моя дорогая, это - ребячество! Будешь ли ты жить в моем доме или не будешь, - это не повлияет на мое решение поступить так, как велит мне долг.
– Но дело именно в том, что я живу у тебя. Эти люди безразличны ко всему,
– Нолли!
– Но это же так, папа! Именно так, ты сам знаешь. А если я уйду, они станут тебя жалеть за то, что у тебя плохая дочь. И пусть. Я и есть плохая дочь.
– Ты говоришь совсем так, как в те дни, когда была малышкой, улыбнулся Пирсон.
– Я бы хотела снова стать маленькой или же лет на десять старше, чем теперь. О, этот возраст!.. Но я не вернусь домой, папа. Это ни к чему.
Пирсон сел рядом с ней.
– Я думал об этом весь день, - сказал он, стараясь быть спокойным.
– Может быть, в гордыне своей я и совершил ошибку, когда впервые узнал о твоей беде. Может быть, уже тогда мне надо было примириться с моей неудачей, оставить церковь и увезти тебя куда-нибудь. В конце концов, если человек не годится на то, чтобы заботиться о душах ближних, он должен по крайней мере соблаговолить понять это.
– Но ты годишься!
– крикнула страстно Ноэль.
– Папа, ты годишься!
– Боюсь, что нет. Чего-то во мне не хватает; не знаю только - чего. Но чего-то очень не хватает.
– Нет, это не так! Просто ты слишком хороший, вот в чем дело!
– Не надо, Нолли, - покачал головой Пирсон.
– Нет, я должна сказать, - продолжала Ноэль.
– Ты слишком мягок и слишком добр. Ты милосерден и прост, и ты веришь в бога и загробную жизнь вот в чем дело. А эти люди, которые хотят выгнать нас, ты думаешь - они верят? Они даже не начинали верить, что бы они ни говорили и ни думали. Я ненавижу их, а иногда ненавижу церковь; она либо жестока и тупа, либо вся погрязла в мирских делах.
Она остановилась, заметив, как изменилось его лицо; на нем были написаны ужас и боль, словно кто-то извлек на свет божий и выставил перед ним его собственную, молчаливую измену самому себе.
– Ты говоришь дикие вещи!
– сказал он, но губы его тряслись.
– Ты не смеешь этого говорить; это - богохульство и злоба!
Ноэль сидела, прикусив губу, настороженная и тихая, прислонившись к большой голубой подушке. Но вскоре она взорвалась снова:
– Ты словно раб служил этим людям долгие годы! Ты лишал себя удовольствия, ты лишал себя любви; для них ничего не значило бы, если бы твое сердце разорвалось. Им все равно до тех пор, пока соблюдены приличия. Папа, если ты позволишь им причинить тебе боль, я не прощу тебе!
– А если ты причиняешь мне боль сейчас, Нолли?
Ноэль прижала его руку к своей горячей щеке.
– Ах, нет! Нет! Я не причиню... Я не причиню тебе боли. Никогда больше! Один раз я уже сделала это.
– Очень хорошо, моя родная! Тогда пойдем со мной домой, а потом решим, как нам лучше поступить. Убежать - это не решение вопроса.
Ноэль выпустила его руку.
– Нет, дважды я делала, как хотел ты, и дважды это оказалось ошибкой. Если бы я не ходила в воскресенье в церковь, чтобы доставить тебе удовольствие, может быть, до этого и не дошло бы. Ты не видишь, что происходит вокруг тебя, отец. Я могу тебе рассказать, хотя сидела в церкви в первом ряду. Я знаю, какие у людей были
– Надо поступать правильно, Нолли, и ни на кого не обращать внимания.
– Да. Но что такое правильно? Для меня неправильно причинять тебе боль, и я не стану делать этого.
Пирсон вдруг понял, что бесполезно пытаться ее переубедить.
– Что же ты тогда думаешь делать?
– Завтра я поеду в Кестрель. Тетушка будет мне рада, я знаю; до этого я хочу повидаться с Лилой.
– Что бы ты ни предприняла, обещай поставить меня в известность.
Ноэль кивнула.
– Папочка, ты выглядишь страшно усталым. Я сейчас дам тебе лекарство. Она подошла к маленькому треугольному шкафчику и наклонилась, собираясь что-то достать. Лекарство! Оно нужно не для его тела, а для души. Единственное лекарство, которое могло бы исцелить его, - это знать, в чем состоит его долг!
Он очнулся, услышав звук хлопнувшей пробки,
– Что ты там делаешь, Нолли?
Ноэль выпрямилась; в одной руке она держала стакан с шампанским, в другой - бисквит.
– Тебе надо выпить вина; и я тоже немного выпью.
– Милая моя, - сказал ошеломленный Пирсон.
– Это ведь не твое вино!
– Выпей, папа! Разве ты не знаешь - Лила никогда не простит мне, если я отпущу тебя домой в таком состоянии. А кроме того, она сама велела мне поесть. Выпей. Потом пошлешь ей какой-нибудь приятный подарок. Выпей же!
Она топнула ногой.
Пирсон взял стакан, сел и принялся пить вино маленькими глотками, закусывая бисквитом. Очень приятно! Он даже не представлял себе, как необходимо ему было сейчас подкрепиться. Ноэль отошла от шкафчика, держа в руках стакан и кусочек бисквита.
– Ну вот, теперь ты выглядишь лучше. А сейчас поезжай домой, возьми такси, если сумеешь найти; и скажи Грэтиане, чтобы она тебя кормила как следует, иначе от тебя скоро останется один дух; а с духом, но без тела ты не сможешь выполнять свой долг, вот что!
Пирсон улыбнулся и допил шампанское. Ноэль взяла у него стакан.
– Сегодня ты мой ребенок, и я отправляю тебя спать. Не тревожься, папа; все будет хорошо!
– И, взяв его за руку, она спустилась с ним по лестнице и, стоя в дверях, послала ему вслед воздушный поцелуй.
Он шел как во сне. Дневной свет еще не угас, но луна уже всходила, она была на ущербе; прожекторы начали свои ночные прогулки по небу. То было небо, заселенное призраками и тенями; и оно как нельзя лучше соответствовало мыслям, которые владели Пирсоном. А, может быть, все это - перст Провидения? Почему бы ему не уехать во Францию? В самом деле - почему нет? Его место займет кто-нибудь другой, кто лучше его понимает человеческое сердце, знает жизнь; а он пойдет туда, где смерть делает все простым и ясным, - уж там-то он не потерпит неудач. Он шагал все быстрее и быстрее, полный какого-то пьянящего облегчения. Тэрза и Грэтиана позаботятся о Нолли лучше, чем он. Нет, право же, так предначертано свыше! Город был весь в лунном свете; все вокруг стало какого-то сине-стального цвета, даже воздух; это был сказочный город - город мечты, н он шел этим городом, весь охваченный волнением и восторгом. Скоро он будет там, где сложили свою голову этот бедный мальчик и миллионы других; там, где грязь и разрывы снарядов, где обожженная, серая земля, разбитые деревья, где каждый день повторяются муки Христовы, где ему самому так часто хотелось очутиться в эти последние три года. Да, так предуказано свыше!