Путь тени
Шрифт:
– Нам не продать их здесь?
Служитель развел руками:
– Кому они нужны? Послушай, торговец, если все дело в том, что тебе их жаль – распряги оленей, пусть убегают в снега и попытают там судьбу. Или тебя беспокоит что-то другое? Боишься сделать шаг вперед, не имея возможности отступить? Как вы это называете? "Право пойти против солнца"?
– Нет! Дело не в этом! – возможно, Атен ответил слишком резко и быстро, чем следовало бы, но понимание этого пришло слишком поздно, вынуждая искать себе оправдание. – Они – часть нашего имущества. И немалая
– Выходит, ты просто заботишься о своей собственности? Я правильно понял? – лицо служителя было непроницаемым, так что Атен никак не мог определить, одобрял ли горожанин его поступки, или осуждал. Однако…
"С какой стати ему осуждать? – думал он. – Да, купец понял бы все быстрее. Но и служитель…" -Конечно, я понимаю, – мягко улыбнувшись, проговорил горожанин. Атену показалось…
Нет, он был почти уверен, что тот прочел его мысли.
"Странно, что такая сила дана простому служителю… Хотя, может быть, передо мной сам Хранитель города…" – караванщик задумался, по-другому взглянув на собеседника. А затем его глаза чуть прищурились, взгляд стал задумчиво оценивающим.
– Что касается вашего имущества, – как ни в чем не бывало, продолжал этот странный, непонятный человек, – мы можем купить у вас оленей.
– На мясо? – Атен скривился. Такой вариант его совсем не устраивал. И дело было не в жалости – просто туша много дешевле живого зверя.
– Ну, – его собеседник развел руками, – ты должен понимать: в ином виде здесь они никому не нужны.
– А следующий караван, которому вы могли бы их продать, придет не скоро?
– Мы не загадываем на будущее. Зачем? Что будет – то будет. Однако не ошибусь, если предположу: если у того каравана и возникнет проблема с оленями, то с их продажей, не покупкой. Поскольку его хозяин будет думать так же, как и ты, заботиться о том же…
– Ладно, – караванщик помрачнел. Они еще не остались здесь жить, а уже тратились на это. – Что уж тут поделаешь? Повозки, так понимаю, нам тоже не продать? – со вздохом спросил он.
– Если вы найдете покупателя, – что еще мог сказать горожанин? Он и так был сама выдержка и терпение.
– Прости, – смутившись, пробормотал караванщик.
– Я понимаю: всегда тяжело терять. Особенно когда думаешь только о потере, а не о том, что получаешь взамен.
Атен взглянул на своих спутников, успевших уже довольно далеко уйти от врат города. Еще несколько мгновений – и последние из них скроются из виду.
– Не пора ли тебе присоединиться к своим друзьям?
– Хорошо бы… – но он не мог. Что-то удерживало его… Наконец, он вспомнил:
Мати! О ужас! Как же он мог забыть о девочке! – Моя дочь в одной из этих повозок!
– И почему она не выходит? – спросил служитель, в голосе которого не было ни напряжения, ни беспокойства. – Девочка больна?
– Мы бы сказали заранее, если б это было так! Не стали скрывать! Мы… Мы знаем, что такое снежное поветрие! – Да, говоря это, он предполагал, что горожанин может не поверить в искренность его слов. Обычно подобное стремятся утаить. Он не удивился, если бы служитель не поверил бы ему.
– Безумие – не такая уж страшная болезнь, как о ней думают многие. Ее можно исцелить.
– Ваши лекари столь искусны… – в его глазах было восхищение. "Если им под силу такое…" -Так в чем же дело, торговец? Или есть какая-то другая причина, по которой твоя дочь не может войти в наш город?
– Она – Творец заклинаний.
– Это точно? – серые глаза глядели на собеседника настороженно внимательно.
– Да, – кивнул Атен. Он чувствовал себя – хуже некуда. "Что теперь будет?…" – Девочка уже проявила свои способности…
– Сколько ей лет?
– Пятнадцать.
– Так она еще не прошла испытание! Значит, у нее пока нет своей судьбы. И ты можешь решить за нее.
– Быть ли ей тем, кто она уже есть по своему рождению? – он вздохнул. Задумавшись над этим лишь на миг, он понял, что ни за что не стал бы ничего менять. Разве он не мечтал о чуде для своей девочке? О самом большом чуде, которое доступно смертному – нести в себе искру божественного огня?
– Эти дни одиночества, – служитель заговорил о другом. – Да, они нужны ей. Чтобы понять силу заклятий. Но ведь не обязательно сидеть в повозке. Можно и в городе.
Мы найдем ей комнату.
– Она поклялась, что не выйдет из повозки…
– Ты можешь освободить ее от слова. До тех пор, пока она не пройдет испытание, ее слово не значит ничего.
– Ну… – караванщик задумался. Разве он не хотел, чтобы дочь вошла в этот город вместе с ним? Хотел. Он просто не ожидал, что повозки придется оставить вне его стен. Тем более, что слово все равно так или иначе будет нарушено. Оно ведь было дано не на время, а пространство – "день до оазиса и день после". А раз караван никогда не покинет его… Все, что было нужно – оправдание тому, что он собирается сделать. А служитель… или даже сам Хранитель давал ему то, что он так искал. – Да, ты прав, – и караванщик решительно двинулся к повозке невест.
Он смотрел вперед, не оглядываясь, потому даже не заметил, что горожанин пошел вслед за ним. Впрочем, если бы он и увидел, не обратил бы внимания, не придал значения.
– Мати, – подойдя к пологу, позвал он дочь, – выходи.
Ответом ему была напряженная тишина.
– Почему она молчит? – удивленно приподнял голову служителя.
– Обет молчания, – процедил сквозь стиснутые зубы караванщик, – все так испугались, когда узнали правду о ней, что…
– Ничего, так может быть и лучше…
– Сейчас… Мати, ты можешь покинуть повозку. Ты ведь хочешь войти в город, увидеть его, верно? Так сделай это… Да, я велел тебе оставаться здесь. Но теперь изменил свое решение и велю выйти! Ты должна подчиниться мне! – Атен начинал злиться.
Одно дело спорить без посторонних и другое – на глазах у чужака.
"Что он о нас подумает? Что он обо мне подумает? Что же это за хозяин каравана, если ему не подчиняется его собственный ребенок?
– Мати! – он коснулся полога повозки. – Где ты там?