Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
Шрифт:
Смотрела на меня Танюшка. Я вечером с ней толком и не поговорил — она держа-лась от меня на странном расстоянии. Другие девчонки, сидевшие в лагере, как на раска-лённой плите, бросились на меня толпой, а она… словно я был ярким пламенем: хочется подойти вплотную — и боишься обжечься. А я завалился спать раньше всех, едва поел.
И вот Танюшка сидит возле меня, и я неплохо различаю её лицо, потому что уже утро.
— Я тебе зашила куртку, — сказала она, едва увидев открытые глаза и мою невольную улыбку. — Нитки и иголку у Ольки взяла… — она пожала плечами и вздохнула. Потом ска-зала,
— Я? Как — так? — искренне удивился я и вздрогнул, ярко вспомнив короткий и страшный плен.
— Мальчишки же не сразу напали на негров, — тихо сказала Танюшка. — Они окружили их лагерь, лежали и видели всё — как тебя спрашивали, а ты отказался отвечать… чтобы нас не выдать, как настоящий герой!
"Это ты дала мне сил промолчать," — сказал я. Вернее — испугался, что сказал. Но Танюшка глядела на меня по-прежнему, и я облегчённо перевёл дух. Сказать такое было бы… ого-го! А вслух я сказал:
— Да ну, герой… Ты не знаешь, как я перетрусил.
— По-моему, во всех книжках говорится, что герой не тот, кто ничего не боится, а тот, кто свой страх преодолевает, — воинственно сказала Танюшка.
— Если бы ты знала… — вырвалось у меня, но я тут же исправился: — Нет, тебе лучше никогда не знать, Тань, как это — преодолевать свой страх.
Я умолк, а сам подумал про румына. От него ничего не осталось, я даже имени не узнал… Вспомнилось, как его жарили и ели, и комок прыгнул к горлу. Я сел, скрестив ноги. Танюшка тревожно смотрела на меня, но молчала. Наверное, поняла, что я вспомнил произошедшее.
Но я уже думал о другом. Странно — негр, допрашивавший меня, отлично говорил по-русски. И что вообще тут происходит, в конце-то концов?! Сверхжестокая глобаль-ная игра в средневековую войну…
Я дотянулся до револьвера. Кто-то позаботился выбить пустые гильзы и снаря-дить оружие заново. Теперь у меня осталось двадцать четыре патрона — три полных ба-рабана плюс ещё три патрона. На три попытки самоубийства, неожиданно мрачно по-думал я. Но наган-то мне — слов нет! — сослужил хорошую службу… Я поймал себя на том, что уже и не вспоминаю убитых негров — не до них…
Танюшка всё ещё смотрела на меня. Я заметил, что девчонка сильно загорела. Нет, она и до… в Кирсанове загорала, но тут загар был как у людей, постоянно живущих на свежем воздухе. Хотя — где же мы ещё-то живём? На свежем воздухе…
— Чуть больше чем через месяц кончатся каникулы, — вспомнила Танюшка. — Знаешь, это будет первое первое сентября, когда я не пойду в школу.
— Ты пойдёшь в школу, — мягко поправил её я и всё-таки прикоснулся к её голому локтю. Танюшка напряглась на миг, а я ощутил, прежде чем отнять пальцы, прилив чего-то не-вероятно сладостного, как это бывало всегда, если я прикасался к Танюшке. Но сейчас он был намного сильнее, чем обычно — меня буквально пробило, голова легонько закружилась… Я поспешил снова заговорить, пока это не сделали мои глаза: — В одну со мной… если не
70.
соврала всё-таки, — она улыбнулась и щёлкнула меня в нос коротко подстриженным ног-тем. Я сморщил нос, прикрыв глаза (радуясь, что
Я открыл глаза. Танюшка ждала этого момента, потому что я получил ещё один точный щелчок.
— Ого, — я потёр нос. — Распухает. Подуй, а?
— Я тебе не подую, я тебя вздую, — многообещающе сказала Танюшка, одним движением поднимаясь на ноги. — А сейчас пойду умываться. А ты — как хочешь.
Она побежала к ручью. Я смотрел ей вслед и улыбался.
В. Бутусов.
Да, ты можешь быть скучной,
Можешь быть злой,
Но когда твой номер молчит
Я беседую мысленно только с тобой —
И никто нас не разъединит.
Если я не один — разве это беда?
Если нужно — она подождёт.
Я же слышу, как страшно трещит под тобой
Ненадёжный октябрьский лёд!..
Есть одна любовь — та, что здесь и сейчас,
Есть другая — та, что всегда!
Есть вода, которую пьют, чтобы жить —
Есть живая вода!
Да, он смел, как бог, я бы сам так не смог —
Целый день ходить, как в кино!
Не твоя вина, что ты хочешь вина —
И что он имеет вино…
Но когда твои губы сухи поутру —
Чем ты смоешь с них пепел побед?
И когда все дороги замкнутся в кольцо —
Как ты выйдешь на правильный свет?!
* * *
В этот раз головным дозором шли Саня и Щусь. Они и прибежали к основной груп-пе, причём взволнован был даже Санек.
— Негры?! — подобравшись, выкрикнул я. Саня махнул рукой:
— Нет, белые ребята! Столько же, сколько нас — кажется… Нас заметили.
Мы быстро сбились в плотную кучку, оглядываясь и осматриваясь. Андрей первым махнул рукой:
— Ладно, пошли навстречу! Чего ждать?..
…Ребята остановились метров за пятьдесят от нас. Их было меньше — десятка два, девчонок — почти половина, и парни как бы прикрывали их (а наши стояли вместе с нами, и я подумал с какой-то обидой, что это неправильно), но внешне эта компания вы-глядела внушительней, чем мы. Более обтёртой этим миром, что ли? На всех на них ос-тавались какие-то элементы "нормальной" одежды, но они причудливо сочетались с са-модельными куртками, штанами, сапогами и прочим. Почти у всех на шее висели какие-то медальоны и украшения. Большинство мальчишек и девчонок были светловолосые, и волосы у тех и у других — длинные — сплетались в переброшенные на грудь косы.
Но смешным это не выглядело. У всех в руках было оружие. Три девчонки в заднем ряду держали арбалеты. На флангах первого ряда стояли мальчишки с длинными луками — готовыми к стрельбе.
— Нас больше, — сказал тихо Олег Фирсов.
— Они сильнее, — ответила Ленка Черникова.
71.
— Чего это?! — взъерошился Олег, но Вадим поморщился:
— Не спорь, они правда сильнее. Если будет свалка — мы проиграем.
"Мы будем убиты," — мысленно поправил я, изучая противника. К этой мысли было нелегко привыкнуть. Точнее — её нелегко было принять, как реальность.