Путь в никуда

Гайсинский Владимир

Глава 6

«Сейчас бы водки стакан, холодно до жути», – думал Мокей. Вообще, тут, в пустыне, ни черта не понять: днем жара под тридцать, а ночами холодрыга – зубами стучишь. Вот тебе и гульнул, вот и отпраздновал свободу – вместо армейской казармы, оказался на тюремных

нарах. Порядки здесь покруче, чем в армии, да и бьют посильнее, а ежели что не по понятию, то и убьют или «опустят», что совсем гибло: одно дело, если сидел как мужик, и совсем другое, если опетушили. У Мокея это первая отсидка, и главное было остаться мужиком. Крепость его кулаков проверяли неоднократно, били тоже нещадно, водили к куму (зам по надзору в колонии) на свидание, тот уговаривал сдать тех, кто бил, и вообще сообщать кое-какие сведения о своих строптивых товарищах, но Мокей не сломался и сумел доказать, что он мужик и не опустится до парши. Пахан так прямо и сказал: «Щенок цепкий, со временем волкодавом станет», – и с тех пор Мокей стал как все, не нарывался, мнение свое не высказывал, ждал, что скажут люди поумнее да поавторитетнее, и четко выполнял распоряжения тех, кто был наделен такими полномочиями паханом. Пахана Мокей узнал тогда, когда в колонии решили порешить одну гниду, который бегал к куму на доклад. Чего-то у них, у авторитетов местных, не заладилось, и оперативники готовились взять всех на мокрухе, а Мокей упредил и сообщил все надежным людям, гниду порешили, но опера ничего не нашли и так и не узнали, кто его пришил. После этого Мокея и позвали к пахану, и сообщили, что ежели не его, то есть Мокеева, информация, все бы сорвалось. Правда, помогая пахану, Мокей не учел того, что накрепко привязывает себя к уголовному миру. Он становился одним

из них, тех, кто жил и будет жить по понятиям и законам этого мира, и кому нет пути назад.

Однажды ночью Мокея разбудил Харя – шестерка пахана: «Иди, сам кличет, есть дело». Пахан с погонялом Старик был вовсе не старым, лет ему было около пятидесяти, был он крепок и широк в груди, роста среднего и с карими глазами на широкоскулом лице. Глаза его, если он злился, становились почти черными. Вот и сейчас, встретив Мокея, глаза его были черны: «Тут такое дело, стало быть, известно нам, что новый фраер из третьего барака на свидания к куму бегает. Ты, Мокей, мужик надежный, поучи фраерка, а мы тебя прикроем, да и братва спасибо скажет, что гниду урезонил». Конечно, Мокей готов был отслужить Старику, ведь это он прикрывал его перед более опытными и авторитетными мужиками и, несмотря на свою первую отсидку, был равный с ними, да и потом, ведь это просьба не только Старика, вся братва просит, и Мокей согласился. Правда, Старик не сообщил Мокею, что фраерок из третьего барака был не кто иной, как Кузьмич, а Кузьмич по авторитету был куда круче Старика. Старик понимал, что, оказавшись вместе с ним в зоне, Кузьмич приберет его власть, поскольку считает, что Старик – это мелкая сошка в уголовном мире, и короновали его по глупости второсортные фраера. Уже сегодня мужики с несколькими отсидками легли под Кузьмича, а за Старика оставалась так, мелкая шалупонь, не знавшая, кто такой Кузьмич. Конечно, просто так Старик не отступит, но и войны и крови не хотелось бы, поэтому он и поручил Мокею порешить Кузьмича, а потом свалить вину на него и его незнание авторитетов.

Конец ознакомительного фрагмента.