Путь в три версты
Шрифт:
— Подумаешь, баре с высшим образованием, а вы окошко откройте пошире, продует…
В такие дни противная сторона собиралась у Киры Михайловны: женщины пили кофе, разговаривали о спектаклях, шедших по телевизору, и крепились — демонстративно не ходили на базар в рабочее время.
С обеих сторон к начальству направлялись делегации. Начальник управления, умудренный опытом и долгой семейной жизнью, внимательно выслушивал жалобы и обещал непременно принять меры, просил только дать ему время, заведомо зная, что все образуется само собой.
А то вдруг заявлялись «коробейницы» —
С вещами шли прямо в отдел к Валечке Розенталь, первой моднице управления, а с продуктами к Генриетте.
С этой минуты в управлении воцарялся мир, потому что нужно было примерять, консультироваться, обменивать, занимать деньги…
Через два года Дамир Мирсаидович получил повышение. В канун Первомая Кира Михайловна пригласила Камалова в кабинет с розовыми занавесками и, усадив его напротив трюмо, вдруг объявила:
— Дамир Мирсаидович, я решила поменяться с вами должностью и думаю, начальство возражать не будет. А как бы вы на это посмотрели?
— Надеюсь, я не давал вам повода для такого решения…
— Дело не в вас, Дамир, просто у меня свои причины появились, и, чтобы вы не маялись сомнениями, я откроюсь. Осенью старшая дочь идет в школу, ведь ее и отвести нужно, и встретить, а в нашем городе — бабушки такой же дефицит, как и везде… Дети для женщины, пожалуй, важнее работы. Есть и другая причина,— Кира Михайловна на секунду смутилась,— у нас в плане еще один ребенок, может, наконец-то мальчик… А это, считай, года два–три нет человека. За отдел я не беспокоюсь, уверена, что вы справитесь. Ну как?
В должности начальника отдела Дамир Мирсаидович часто оставался на планерки, проводившиеся с прорабами и мастерами дважды в неделю. Присутствие Камалова было необязательным, но у него появились собственные соображения относительно низового планирования. В такие дни он нередко возвращался домой в машине начальника управления. Однажды, когда особенно много было высказано прорабами претензий к производственному и техническому отделам, главный инженер, обращаясь к Камалову, неожиданно сказал:
— Вот вы, Дамир Мирсаидович, наверное, удивлены, что мы с начальником всегда на стороне отделов. Мы-то знаем, да и вы за два года насмотрелись, как они работают, но разве сорвали они когда-нибудь отчет или важное мероприятие? Разве мы не выполняем план? Знамя-то переходящее не только из квартала в квартал, но и из года в год — у нас. Согласен, нет в их работе системы, перспективы дальше ближайшего квартала, но то, что нужно к ближайшему сроку, будь спокоен, сделают. Да к тому же на всех уровнях — в тресте, в главке, наверное, и повыше — почти одни женщины, и зачастую туговато приходится, даже трехдневную отсрочку для иного дела не получишь, а пошлешь ту же Киру Михайловну, поговорят они о детях, непутевых мужьях, обменяются губной помадой, глядишь — и дело улажено. Женщины, брат,— огромная сила!
Возражать начальству Камалов не стал, но к этому разговору
«Вот сейчас спохватились, говорим о феминизации школы, о ее последствиях. Не придется ли когда-нибудь говорить о феминизации строительства, ведь технический прогресс не рассчитан на женский уровень работы, даже с поправкой на самые благие и необходимые их обязанности, время не простит. Может, по той же объективной причине задерживается годами техническая документация на строящиеся объекты? А грубейшие ошибки в проектах, оборачивающиеся огромными убытками, может, тоже звенья той же цепи? Ведь проектные институты на девяносто процентов стали женскими организациями». Словом, то, что женщина оказалась у руля технического прогресса, было не в радость Камалову.
Проводив Киру Михайловну в декретный отпуск, несколько месяцев подряд Дамир Мирсаидович постоянно ездил на объекты вместе с табельщицей Юлией. Он хотел подсчитать наиболее реальный фонд заработной платы управления на месяц и даже на год вперед. Главный инженер поддержал идею Камалова, наделил его особыми полномочиями, и к концу третьего квартала работа была закончена.
Документ повезли в трест торжественно, все понимали, насколько важна проделанная работа.
В тресте похвалили, одобрили инициативу, но когда окрыленный Камалов ушел, трестовский плановик сказал руководству дорожников:
— Силен мужик, голова, но жаль, как поется в песне, одна снежинка — еще не снег. Не могут остальные наши двадцать управлений проделать такую работу, и не потому, что не хотят, заставили бы. В строительстве трудно знать наперед, какие реальные объемы предстоят в следующем году. Работа проделана толковая, большая, и я обещаю заглядывать в эти раскладки. Но большего, увы, обещать не могу…
Пришла зима, холодная, снежная. Занесло дороги. Где-то спешно и безрезультатно чинили отопление, мерзли в квартирах, а в кабинетах дорожников во всю мощь пылали раскаленные голландки.
В окне, прихваченном изморозью, белел заснеженный сад, и Камалов удивлялся чистоте снега, пока вдруг не вспомнил, что цементный комбинат с осени на реконструкции. Захотелось, как в детстве, на мороз, слепить снежок и запустить повыше, ощутить на губах прохладу и непередаваемый вкус чистого снега, но неожиданное желание быстро пропало.
Бесшумными шагами он мерил сдвоенный кабинет отдела, ненадолго задерживаясь у теплых печей.
Кира Михайловна, родившая долгожданного мальчика — Сережу,— была в отпуске, должна была вернуться через год.
Дамир Мирсаидович привык к тому, что работа, которой он занимался, всегда прямо зависела от него: и качество ее, и количество.
Теперь, до конца одолев премудрости планирования на уровне управления, Камалов понял, как мало зависит от него, а ведь он втайне гордился тем, что больше десяти лет проработал на стройке рабочим, тем, какая у него мощная база, какой фундамент для новой работы.
Считай, ничего не пригодилось, разве что он по-своему воспринимал слова «выполнение плана», «повышение производительности труда», потому что сам ранее и план давал, и выработку увеличивал.