Путь Владычицы: Дорога Тьмы
Шрифт:
— Говорите на общем языке! — опять рявкнул слуга, двухметровый надсмотрщик.
— А скажи, любезный, что нас ждёт после омовения? — вдруг спросил карамалиец без косы, с мокрыми волнистыми прядями, ниспадающими на плечи неплохой (так виделось сверху) мужественной спины.
Этот карамалиец до сих пор молчал, предоставляя удовольствие получать удары двум своим соратникам — рыжему великану и тощему брюнету с косой. Но вот он заговорил, и Кайа поёжилась: мурашками покрылись руки — до чего был привлекателен голос раба, лица которого не было возможности рассмотреть!
— То же, что и других рабов! — осклабился надсмотрщик. — Ты
— Благодарю, любезный дан, мне ещё немного осталось, — миролюбиво проворчал спокойный карамалиец, очевидно, подразнив своим послушанием тощего. Тот фыркнул короткое слово на карамалийском, и хлыст опять лизнул спину с двумя красными полосами.
Больше карамалийцы не произнесли и слова даже на своём языке. Кайа устала ждать интересного диалога, выползла из шахты и провела рукой по влажному платью. Клубок тьмы сразу бросился облизывать свою хозяйку, и платье быстро высохло. Затем принцесса, не отказываясь от своего первоначального намерения, свернула в очередной коридор, дошла до лестницы, спустилась на этаж, и снова знакомыми ходами вывернула к темнице.
У встретившейся служанки забрала стопку белья, шикнула с деловым видом, мол, сама отнесёт, и направилась к двум вооружённым охранникам у двери в подземелье. Те помедлили, таращась на гостью: приказа не пускать принцесс не поступало, да и сама младшая дочь Асвальда здесь редко появлялась. Кайа с высокомерным видом повторила разражённый свист, и перед ней мгновенно растворили двери.
Она, наконец, вошла в вожделенную комнату с рабами и растерялась настолько, что застыла, прижимая к себе стопку белья. Но не скопление повернувшихся к ней мужчин, обнажённых, с обёрнутыми вокруг бёдер простынями, стало причиной изумления — на побережье рыбаки, привыкшие к палящему соларису, часто мыли и чинили рыболовные сети, сняв с себя верхнюю одежду. Просто эти рабы… эти карамалицы…
Кайа осталась недвижима, даже когда один из НИХ направился к ней, и у дверей дёрнулся охранник с хлыстом. Если карамалийцы ТАКИЕ, то как выглядят их господа, малерийцы?!
— Забыла, за чем шла, красавица? — насмешливо, со знакомым лёгким чужеземным акцентом проговорил сероглазый брюнет, чьи волосы ещё не успели высохнуть и продолжали виться тонкими локонами до плеч, в самом деле, мужественных, какими они показались сверху.
Он протянул руки, чтобы забрать принесённую одежду, и Кайа отметила про себя его высокий рост — ему, как и Горану, она доставала до груди. Но Горан являлся фрейлером — простолюдином, в котором отозвалась тьма дальних предков, а значит, внешность была облагорожена. Этот же сероглазый темноволосый сверстник Горана — всего лишь карамалиец, при том мелкий по сравнению с рыжим красавцем. Только что стоял рядом с тем и, в свою очередь, оказался ниже на голову. И заметно стройнее…
Хлыст свистнул в воздухе, охранник рявкнул:
— Не сметь разговаривать с госпожой!
Изумление плеснулось в серых глазах под густыми ресницами. Раб поморщился от удара, но тут же во всём лице — в светлых радужках, поднятых бровях и на белоснежных зубах, напоминающих аккуратный дорогой жемчуг, — заплясало веселье. Карамалиец полууобернулся к соратникам, что-то сказал короткое, и те вдруг загоготали, кроме самого высокого, рыжего, с яркими зелёными глазами — он усмехнулся немного грустно, принял от товарища стопку белья и пошёл к грубо сколоченной скамье.
Хлыст запел было, обжигая,
Воспользовавшись заминкой, разговорчивый весёлый карамалиец разогнулся, поднимаясь во весь рост и с долей любопытства окинул взглядом смуглое лицо юной госпожи, задержавшись на чешуйчатых полосках, которые шли от виска и вдоль скулы, подростково-неровные, и пока не успели оформиться в красивый рисунок:
— Мои земляки и я благодарим вас за госте… — шипение тьмы оборвало фразу, но очередной удар, как и предыдущие, не расстроил красавца, преклонившего колени машинально, из-за боли.
И он снова моментально выпрямился, отступил и потянул в сторону один из концов простыни, обёрнутой вокруг бёдер, как бы намекая: не дают нам поговорить, так хотя бы посмотри на меня, оцени, каков я. Кайа развернулась и выбежала под хохот, летящий в спину. Внезапно находиться здесь оказалось невыносимым. Захотелось заплакать и разбудить срочно Тьму, чтобы ярость, обида и недоумение вырвались наружу и больше не отравляли веру в себя, веру во фрейев.
Невозможно было выносить восхищение природной привлекательностью всего лишь карамалийцев, которые, по словам учителя Вилфрида, являлись жалким подобием светловолосых малерийцев, сосуда магии Света.
Да, Тьма на протяжении столетий показывала своё превосходство над Светом, раз за разом отражая его безуспешные попытки одержать верх. Тьма набирала силу, поглощая магию светлых, и, можно сказать, выросла благодаря малерийцам, как и центральная часть Фрейлайнда: дворец и все выдающиеся архитектурные постройки возвели пленные малерийцы.
И всё же маги света были похожи на игрушечное невероятное хрупкое чудо. Против фрейев, чья кожа стала темной, как ночные сумерки, карамалийцы походили на нежный рассвет, сладко потягивающийся в своей неге после сна. И глаза — Кайа вздохнула — светлые, словно небо или вода в Прибрежье. Какая, должно быть, сладкая у них была магия!
Да, последняя война между Тьмой и Светом длилась слишком долго. Магия в Кар-Малерии возрождалась, затем очередные провокации, стычки с фрейями, поглощающими любую магию легко, подобно ночи, неизбежно сменяющей день, — и всё начиналось сначала. Возможно, упрямство было наследной чертой всех жителей Кар-Малерии. Это Кайа почувствовала, хотя наследия Тьмы в ней самой пока было ничтожное количество. Небесный праотец Вечный Мрак подарил своим детям самое ценное — умение чувствовать предательство и злые намерения, ибо ничто так не притягивается, как себе подобное.
Учитель Вилфрид, опытный путешественник, посетил все ближние земли Всемирья и поэтому знал многое (за что и был приглашён в наставники к наследникам Асвальда Второго). Он объяснял: возрождение Света не даётся малерийцам легко — они вынуждены приносить жертвы. Вилфрид сам лично присутствовал однажды на таком жертвоприношении, и был, по его словам, поражён.
Его рассказы убедили Кайю в ничтожности малерийцев, дикости их нравов и их преступном отношении даже к самим себе. Так чего их жалеть? Восточные дикари каждый год приводят своих непорочных детей фрейям, песнопениями поддерживают обряд и потом благодарят покровителей за милость. Поэтому только тот, кто принимает дар, имеет силу. Кто готов отдать себя на растерзание — всегда слаб.