Путь вниз
Шрифт:
– Надо полагать, ты хочешь, чтобы я вернулся в газету?
– Я этого не говорила. Я просто сказала…
– Я слышал, что ты сказала.
– Хорошо, извини, если это тебя обидело. Но пятьдесят долларов в неделю! И что мы будем делать, когда придет зима? На что мы купим зимнюю одежду и топливо?
Он мотнул головой, словно пытаясь отогнать от себя необходимость думать обо всем этом.
– Ты думаешь, что Марти…
– Я больше не могу просить у Марти денег, – отрезал Скотт.
– Ладно. – Она больше ничего не сказала. Говорить дальше
А если она, забывшись, раздевалась при свете, полагая, что он спит, Скотт обычно лежал, пристально глядя на ее обнаженное тело, вслушиваясь в нежный шелест ее ночной рубашки, закрывавшей волнами материи ее большие груди, живот, бедра и ноги. Раньше он никогда этого не замечал, а сейчас вот понял, что этот звук, как никакой другой, способен свести его с ума. И Скотт глядел на нее в таких случаях как человек, умирающий от жажды, который видит воду, но не может дотянуться до нее.
А потом, в последнюю неделю июля, не пришел чек от Марти.
Сначала они думали, что это произошло по чьей-то оплошности. Но прошло еще два дня, а чека все не было.
– Скотт, мы не можем долго ждать, – сказала Лу.
– А что у нас со счетом?
– На нем не больше семидесяти долларов.
– А, ладно… Подождем еще один день.
И весь следующий день он просидел в гостиной, уставившись взглядом в одну и ту же страницу книги, которую он якобы читал.
Не переставая, Скотт говорил себе, что надо вернуться в «Глоб пост» и дать им возможность продолжить серию материалов о себе. Или принять одно из многочисленных предложений о выступлении где-нибудь. Или позволить этим жадным до сенсаций журналам опубликовать его историю. Или разрешить какому-нибудь писателю кошмарных повестушек нацарапать книжицу о том, что случилось с ним.
Решись он на какой-нибудь из этих вариантов, – и у них было бы достаточно денег, и был бы положен конец бедности, которой до отчаяния боялась Лу.
Но мало было только говорить себе все это. Надо было преодолеть свое отвращение к роли предмета грубого любопытства толпы, что для Скотта было совершенно невозможно. И он пытался успокоить себя, повторяя без конца:
«Завтра придет чек, завтра».
Но чек не пришел. И вечером следующего дня они с Лу поехали к Марти. Он сказал им, что лишился контракта с Фэйрчайлдом и поэтому ему пришлось свести до минимума деловые операции. Добавил, что чеков больше не будет.
Затем дал Скотту сто долларов и предупредил, что больше на его помощь рассчитывать не стоит.
Холодный ветер обдувал Скотта. За озером лаяла собака. Скотт опустил глаза и стал смотреть на свои раскачивающиеся маятником ноги.
Теперь неоткуда ждать денег. Семьдесят долларов в банке, сто – в бумажнике. Что делать, когда кончатся эти деньги?
Скотт представил, как опять сидит в редакции газеты. Берг фотографирует, Лу строит глазки всем подряд, Хаммер задает бесконечные вопросы. В голове у него знаменами замелькали газетные заголовки. Меньше двухлетнего ребенка!
Живет в коробке из-под сапог! Сексуальные способности без изменений!
Скотт быстро закрыл глаза. Если бы у него была акромикрия. Тогда, по крайней мере, его оставило бы мужское желание, которое росло с каждым днем и уже сейчас казалось сильнее, чем до болезни. Иначе и не могло быть, потому что уже слишком давно не было освобождения от семени. Он больше не мог находиться рядом с Лу. Желание жгло, и с каждым днем его пламя разгоралось все сильнее, обрекая Скотта на неописуемо ужасные мучения и обостряя все страдания.
Скотт не мог разговаривать об этом с Лу. В ту ночь, когда она сделала ему недвусмысленное предложение, он почувствовал себя едва ли не оскорбленным, понимая, что для него на сексуальной близости с нормальной женщиной поставлен крест.
Смеюсь над гомиком!Смеюсь я до упаду!Вжав голову в плечи. Скотт поежился на скамейке. Щурясь в темноту, он разглядел неподалеку от себя три темных силуэта. Тонкие голоса подростков выводили песню.
Жизнь моя – блуждание в потемках.Я заблудился, только что родившись.«Юнцы, – подумал Скотт, – поют, растут и принимают это как должное». Он с черной завистью смотрел на них.
– Эй, да я вижу, там малыш какой-то, – сказал один из юнцов.
Поначалу Скотт не понял, что речь идет о нем. А когда понял, от волнения жестко сжал губы.
– Интересно, чего он там делает?
– Можа, он…
Остальное Скотт не расслышал, но по взрыву гогота догадался о том, что было сказано шепотом. Не без труда он сполз со скамейки и двинулся обратно к асфальтовой дорожке.
– Эй, да он уходит, – сказал один из ребят.
– Может, повеселимся немножко? – предложил второй.
Скотт сильно испугался, но гордость не позволила ему броситься наутек и он продолжал идти ровным шагом. Сзади шаги юнцов участились.
– Эй, куда идешь, малыш? – спросил один из них. – Ишь, раскочегарился, как на пожар.
Все трое прыснули со смеху. Скотт дрогнул и ускорил шаг. Парни тоже прибавили шагу.
– Похоже, мы малому не нравимся, – сказал один.
– Ну, это нехорошо, – добавил второй.
Для Скотта это была погоня. Он чувствовал, что внутри у него вот-вот что-то оборвется. Броситься бежать? Нет, только не от троих юнцов. Каким бы маленьким он ни был, улепетывать от троих юнцов – это не для него.
Ступив на склон, который вел к асфальтовой дорожке, Скотт быстро оглянулся. Парни нагоняли его. Он видел огоньки их сигарет, похожие на подрагивающих в воздухе светлячков.
Скотт еще не дошел до дорожки, когда парни догнали его. Один из них схватил его за руку и потянул назад.