Путь воина. Дилогия
Шрифт:
Старший панк быстро обшмонал Духарева, но почему-то карманов не проверил, а вот пояс ощупал с большим вниманием. Беглого внимания панка удостоился ножик в пластмассовом чехле-рыбке. Однако когда китайское лезвие легко согнулось в его пальцах, панк с заметным пренебрежением бросил ножик на землю.
– И зачем дрался, дурачок? – спросил он.
Речь была непривычно цокающая: «Зацем дрался, дурацок?» – но безусловно русская.
– Денег нет, – продолжал между тем разочарованный панк. – Одежка дрянь, – он пренебрежительно дернул линялую джинсину, –
Панк выпрямился.
– На, дурачок! – На живот Духарева упала монетка. И уже своим: – Пошли, что ли.
И странная компания растворилась в лесу так же неожиданно, как и возникла.
А Серега Духарев остался валяться на дороге, в пыли, с монеткой на пузе. И чувствовал он себя без всякого преувеличения, как обосранный.
Минутки через две лежать в пыли ему надоело, и он сел. Поднял дареную монетку – металлический кружок из зеленого металла с неровными краями. Как ребенок ножницами из бумаги вырезал. На одной стороне монетки была изображена палочка с перекладиной, вроде виселицы. На другой нечто, отдаленно напоминающее мышь. Опять-таки в детском изображении.
Духарев встал, пощупал затылок: крови в волосах нет, одна пыль. И на том спасибо. Бивали его и сильней. Намного. Серега потрогал золотую цепочку на шее, по странной случайности не замеченную грабителями, и подумал, что говорили «панки» по-русски, значит, не в Австралии он, а дома. Наверняка где-нибудь в замшелой глубинке, зато в России-матушке. Уже хорошо.
Серега сунул монетку в карман (сувенир!) и побрел дальше.
Глава вторая,
в которой почти ничего не происходит, зато у Духарева появляется ощущение, что у кого-то поехал шифер: или у него самого, или у всего окружающего мироздания
Позади послышался скрип и топот. Серегу нагонял экипаж странного вида: разболтанная телега, влекомая сивой лошадкой. По обе стороны телеги, держась за борта, трусили двое мужичков-боровичков, бородатых, низеньких и коренастых. Завидев Духарева, мужички тут же влезли в телегу и продемонстрировали ему пару топоров.
Духарев набычился, но, памятуя о «панках», сошел с дороги. Получить топором по башке не улыбалось. Телега прогрохотала мимо, но шагов через двадцать остановилась.
– Эй, паря! – окликнули его. – Куда ноги несут?
– Никуда! – буркнул Духарев, тоже останавливаясь. – Денег у меня нету!
Мужички захихикали, потом один махнул рукой:
– Давай к нам!
Духарев помотал головой.
– Не бойся, дурень! – крикнул второй мужик. Борода у него была рыжая, а у первого – желтая. Вот и все различие. – Не бойсь! Мы не тати. Сала хочешь?
Духарев подошел, запрыгнул на телегу. Второй мужик так же молча протянул ему шмат соленого сала и черную лепешку, крепостью соревнующуюся с кирпичом.
Первый свистнул, и лошаденка потрусила дальше.
–
– Сергей.
– Диковинное имя. Ты че, хузарин?
– Тю, Голомята! Какой хузарин? Вишь, как сало трескает! – вмешался желтобородый.
– Ну, всяко бывает, – отозвался рыжий. – Я вот Голомята. А умник этот – Терщок. Мы купца Горазда людишки. Вольные, не холопы! Сам чей?
– Ничей, – Серега энергично работал челюстями.
– А где ж такие лбы растут? – ехидно осведомился Трещок. – Ты, часом, не дедки Водяного внук?
– Нет, – кратко ответил Духарев.
– А че смурной такой да пужливый? Обидел кто?
– А вам такие, с мордами размалеванными, не попадались?
Оба мужичка захихикали.
– Попадались, – сказал Трещок. – То Перши Лебеды ватажка.
И снова захихикали.
– Что смешного? – буркнул Серега. Показалось ему: бородачи над ним издеваются.
– Нас не трогают, – пояснил Трещок. – Перша к Гораздовой средненькой сватается. Завсегда привет передает.
– Токо Горазд все одно девку не отдаст, – сказал Голомята. – Перша богатый, да и Горазд не побирушка. За гридня отдаст, за ватажника – ни в жисть.
– Перша ране гриднем у ослецкого воеводы был, – поведал Трещок. – Да воевода выгнал: умничал много.
«У кого-то из нас крыша точно поехала! – отстраненно подумал Духарев. – А может, и не поехала? Может, это староверы какие-нибудь или, там, духоборы? А почему, собственно, нет? Вон эти, которые Кришну харят, еще и не в таких прикидах ходят!»
– Че-т, одежка на тебе чудная, Серегей, – желтобородый Трещок пощупал духаревскую рубаху. – Тонка больно. Холстина, чай, ненашенская?
– Нет, – буркнул Серега.
– А все ж, откель сам будешь, паря? – Желтобородого снедало любопытство.
– Издалека, – отрезал Духарев.
Трещок шевельнул плечами: дело твое – и заговорил уже с Голомятой.
К их беседе Серега прислушиваться не стал: все равно непонятно, о чем речь.
Телега катилась не быстрей пешехода и рессорами оборудована не была. Духарев привык к другим скоростям, но уж лучше трястись на телеге, чем лежать под ногами у еще какого-нибудь Перши.
Серега попытался осмыслить происшедшее. Происшедшее не осмысливалось. Нет, Духарев, конечно, не доктор философских наук, но башка у него варит, это все признавали. Хотя бы потому, что Серега дважды, причем честно, без взятки, поступал в универ. А что вылетал потом, так это не по глупости, а… по другим причинам. Правда, бабки зарабатывать головой у Духарева пока как-то не получалось. Да и не требовалось. Отслужил Серега в десантуре, куда, с разрядом по биатлону, он попал, считай, автоматом. В армии, правда, умение стрелять пригодилось меньше, чем умение бегать. А в зоне боевых действий он провел всего восемь дней. Хватило выше крыши. Получил касательное по черепушке – и десять месяцев прокантовался в госпиталях. Люди в белых халатах все никак не могли решить: съехал у него шифер или нет? Нормально отслужил, короче. Повезло.