Путь волшебника
Шрифт:
Волшебница и ее в беде не оставила. Когда девочки окрепли, отвела их на ближайшую ферму. Там им будет хорошо, пока сестры из города не придут их искать.
Она должна побыть одна. У нее есть дело.
Вернувшись домой, она подошла к зеркалу.
Что такое зеркало, как не инструмент волшебника?
Зеркало показывает прошлое. И будущее, и далекие города и миры. Все это волшебница каким-то образом хранит в себе самой. Зеркало видит и ее. Нельзя в него смотреться и не узнавать того, чего знать не хочется.
Этот инструмент, что ни говори, далеко не прост.
Ханна хранит его в чулане, в запертом сундуке, в мягком гнезде, плотно обернутым в ткань. И спит с ключом на шее.
Сейчас она приближается к зеркалу со страхом, зная, что угроза набирает силу и что зеркало покажет, какую форму эта угроза примет.
Она собирает все свое мужество. Хотя зеркало всегда опасно, оно вдвойне опасно для того, кто боится.
Твое оружие — лишь тогда твое оружие, когда ты достаточно силен, чтобы владеть им.
Она прогоняет страх и…
…поворачивается лицом к зеркалу.
Зеркало показывает ей порождение тьмы, которое преодолевает границу, проникает в мир смертных не то случайно, не то по собственному выбору, не то по воле судьбы. Увидеть его невозможно, но о его существовании свидетельствует создаваемый им хаос.
Та же зловещая подвижность, благодаря которой чудовище нашло дорогу в этот мир, позволяет ему влетать в дом через окно, вползать через щель под дверью. Эта нечисть подкрадывается к спящим девочкам и заставляет их видеть ночные кошмары. Словно сомнамбул, уводит в лес и бросает там.
Инкуб.
Охваченная тревогой, Ханна пошла во дворец — рассказать принцессе о том, что увидела в зеркале.
Давно ли она в последний раз ходила по улицам Перта Пердида? Время не значит ничего в волшебных сказках; постоянно развивающийся город каждый раз казался ей новым.
Улицы там вымощены золотом и обсажены деревьями, как будто слепленными из бирюзовой сахарной ваты. Над головой витают механические бабочки, неся на себе смеющихся наездников. Когда-то и она летала так — поглаживала радужные крылья, управлялась со сбруей. Смотрела на город с головокружительной высоты.
Сегодня, собираясь узнать, как обстоят дела у ее сестер, она предпочла идти пешком.
Девушки ходили по улицам парами и по три, останавливаясь у витрин магазинов. За стеклом лежали лепешки и пироги, пуговицы и ботинки, блестящие лампы и медные ключи. Девушки босиком залезали в фонтан, подолы платьев липли к коленям.
Она приближалась к центру города. Красочные, словно конфеты, дома с черепичными кровлями усеивали склоны холма. С окон свисали вьюны, двери были окаймлены цветами.
Сквозь арку она прошла в дворцовый парк. В этой арке наверху пауки плели свои эластичные тенета, похожие на медную проволоку. Кончики металлических нитей касались
Наконец она проникла в самую середку дворца, где живет принцесса.
Принцесса носит волосы распущенными, если не считать серебряного обруча. Кожа у нее гладкая и белая, словно молочный шоколад, улыбка нежная. Голые руки сильные, все в металлических браслетах, простое платье ниспадает до полу. Ноги босые.
Принцесса и волшебница оглядывают друг друга, принимая как есть перемены и радуясь тому, что осталось прежним.
— Ты знаешь, почему я здесь, — говорит волшебница.
— Да, знаю.
Гостья описывает ужасы, которые видела в зеркале: нападения инкуба и порожденные им страдания.
Принцесса задает вопросы, делает выводы. И в конце концов говорит:
— Моим воинам не справиться с такой угрозой. Это дело для тебя.
— Да, знаю.
Волшебница действительно знает достаточно, чтобы испытывать страх.
В скрипящем и дребезжащем автобусе пахнет выхлопом, чипсами «Доритос» и фруктово-цветочными девчоночьими духами. Ханна сидит у окна и смотрит, как над горами восходит солнце. На коленях у нее CD-плеер, в ушах наушники; мысленно она за много миль отсюда.
Они едут на практический библейский семинар.
Сестренка Франни со своей лучшей подругой Кристой сидит по ту сторону прохода. Склонив друг к другу головы, они шепчутся и хихикают. Их болтовню заглушает рокот автобуса.
Петер сидит на четыре ряда впереди, разговаривает с двумя парнями.
Он стал священником их прихода четыре года назад. Тогда ему было двадцать пять, и он производил впечатление харизматического идеалиста. Мать Ханны не пожалела хлопот, чтобы он занял этот пост, а когда ее усилия увенчались успехом, пригласила его на ужин. Испекла нежнейший куриный пирог, и они слушали рассказ Петера о Гватемале, где он провел волонтером целый год. С сияющими глазами он описывал, как строил дом для бедной семьи или на пыльной улице играл в мяч с компанией хулиганистых мальчишек.
Петер поведал о своих планах насчет молодежной группы; ему хотелось расшевелить ребят.
— Больше энергии! — восклицал он. — Больше страсти в стремлении к Христу!
Священник добивался, чтобы они были активнее в своем служении. Проповеди должны проходить динамичнее; было бы здорово, если бы они сопровождались музыкой.
— Знаешь, а наша Ханна поет, — сказала ее мать. — И играет на синтезаторе.
— Фантастика! — воскликнул Петер. — Я собираю в школе прославления ансамбль. Хочешь попробовать?