Путь волшебника
Шрифт:
— Я… прости… — Она снова посмотрела на кусочек золота. — Я не ожидала… Ты?
— Что — я? — Нкем стукнул кулаком оземь. — Мать твою! Да слезь же с меня!
— Обанджа жаждут воли, — сказала Огаади, оставаясь на месте. — Они всегда в поисках освобождения. Мой дядя — один из них. Вот почему я и в тебе это чувствую. Если только найду его… Нет, я его обязательно найду и сразу превращу в самого маленького зверька, посажу в железную клетку. — Она сжала кулак. — Ты тоже обанджа. Если животные пытаются тебя убить,
Вот так номер! Значит, он обанджа?!
На своем веку он наслушался сказок про обанджа, а вот теперь оказался одним из них. Нкем позволил пониманию впитаться в душу, и жизнь как будто начала обретать смысл. «А ведь я был везучим мальчишкой, — подумал он. — Они в самом деле хотели меня прикончить».
«Друзья» детей-обанджа редко бывают настоящими друзьями. Это духи — спутники человека, живущие в тонком мире. Сущности завистливые, они бы очень хотели обитать в мире физическом, но не могут, а потому и Нкему мешают наслаждаться жизнью.
Всякий раз, едва он слабел, друзья-духи пытались утащить его в тонкий мир. Когда нападали куры, мальчишка страдал от малярии. Перед атакой козы Нкем испытал глубокую душевную травму — в то утро умерла его любимая собака. И лошадь подгадала время, когда он почти не ел два дня и едва на ногах держался. Таким образом, все встало на свои места. В дни покушений он бывал или болен, или подавлен, или ослаблен каким-нибудь иным образом. Все просто и понятно. До сегодняшнего дня.
Нкем поглядел на зевак. Потом на страусов и на «ягуар», превратившийся под ударами их клювов в кучу дерьма.
— Иисусе… — прошептал он.
Происходящее казалось горячечным бредом, но ведь все было на самом деле.
Нкем и Огаади заговорили одновременно.
— Ты хочешь немного пожить другой жизнью, — сказала она.
— Ты ведь… и меня можешь превратить? — спросил он.
И снова их голоса слились.
— Могу, — ответила она.
— Ты этим ничего от меня не добьешься.
Женщина подняла руку.
— Послушай меня хоть чуть-чуть. Когда мы достигаем определенного возраста…
— Мы — это кто?
— Такие люди, как амусу. Мы берем себе ученика. У каждого из нас есть камешек, который изменится, если мы повстречаем будущего ученика.
— И я — твой ученик?
— Камень превращается в золото, — кивнула она, — соприкоснувшись с учеником.
Он истерически рассмеялся.
— Ты же совсем не намного старше меня! Посмотри на себя!
Нкем и сам по-новому взглянул на женщину-птицу. Гладкая кожа, крепкие мускулистые бедра. Запах цветков грейпфрута. И она все сидит на нем. Нехорошо. Оглянулся на толпу — уже человек пятьдесят. Нкем приподнялся, но Огаади по-прежнему не двигалась.
—
После этих слов она слезла с него, и оба поднялись на ноги. Одного взгляда на зевак Нкему хватило, чтобы возникшая было эрекция мигом прошла.
— Я думала, ученик мой будет не таким… старым… — сказала Огаади.
— Но-но! Мне всего двадцать пять лет!
— Учиться начинают в пять-шесть. Да я только заколдованной пробыла лет двадцать!
— Может, время для птиц течет по-другому? — спросил Нкем и нахмурился, дивясь, как такая мысль пришла ему в голову.
— Двадцать лет, проведенных в тюрьме. — Огаади отвернулась и пробормотала: — И вот теперь, едва я оказалась на свободе, мне на шею вешается ученик. Какая чушь…
Нкем услыхал, как женщина в толпе хихикнула и пробормотала:
— Любопытно, что его жена на это скажет? На вау!
Захотелось швырнуть в нее камнем.
Огаади взглянула на болтушку, наклонилась, подняла камень и запустила им в толпу. Камень упал прямо под ноги женщине.
— Чинеке! — воскликнула она и отпрыгнула, врезавшись в стоявшего позади мужчину.
Несколько человек вокруг нее дружно выкрикнули: «Хе-е-ей», но ни один не отошел.
Огаади издала глубокий грудной звук, он продолжался и усиливался. Услыхав его, страусы перестали клевать автомобиль и двинулись на толпу. Люди закричали и кинулись врассыпную, теряя обувь, мобильные телефоны, бумажники. Одни прыгали в легковушки, внедорожники и грузовики и с визгом газовали с места. Другие разбегались на своих двоих, преследуемые огромными птицами. Вскоре Нкем и Огаади остались наедине.
— Забудь о них, — сказала она.
— Ты не знаешь, кто я, — нервно хихикнул он. — Через час вся Нигерия будет обсуждать то, что здесь произошло.
— Ерунда, — отмахнулась она и оглядела его сверху донизу. — Так на что ты намекал, когда говорил про превращение?
Подойдя к «ягуару» Нкем провел пальцами по царапине на стекле, по вмятинам на дверцах и крыльях. Никто ему не поверит. Даже с фильмами, отснятыми любителями-папарацци. Эму выбили лобовое стекло и стекла на задних дверцах. А жена уже наверняка на тропе войны. Он повернулся к Огаади:
— Ты можешь защитить меня от друзей-духов?
— Только если сама буду там…
«Мне удалось спастись уже четырежды», — подумал он.
— А что со мной…
— Не скажу, пока ты не решишься окончательно.
— И долго я буду… — Нкем смотрел на пустую дорогу, — отсутствовать?
— Это зависит от разных вещей, — ответила она со вздохом, глядя на свои обломанные ногти. — Когда я закончу, можешь и дальше сниматься в фильмах, но они будут… не такими, как прежние. — Колдунья недолго помолчала. — Ну что, надумал? Если надумал, я согласна помочь.