Путешественница. Книга 2. В плену стихий
Шрифт:
Джейми недовольно посмотрел на меня.
– Мне может сделаться хуже. Я болен, значит, меня нельзя тревожить, иначе будет хуже. Ты знаешь об этом?
– Я же врач. Когда тебе станет хуже, я приду на помощь, не беспокойся. – Я не дала ему провести себя.
– Угу. Это я уже видел. И должен сказать, такая помощь вовсе не приятна. – Он сощурился, глядя на мою коробочку, содержащую лекарства и шприцы. – Кажется, что я сидел на колючем кусте, спустив штаны.
– Вот и ладно. – Я была рада такой своеобразной оценке моего лечения. Признаться, ничего другого
Джейми посуровел, но у него не было другого выхода. Он сел, опершись на подушку, и, говоря о таком деликатном предмете, возил пальцем по одеялу.
– Ну хорошо, я расскажу, – согласился он, воткнувшись взглядом в одеяло. – Тогда я приехал из Англии…
Тогда Джейми приехал из Озерного края. От Англии его родину отделяла длинная стена из камня, где древние жители приграничных окрестностей судили и рядили, устраивая там свои торжища.
– Вот там стоит камень, обозначающий границу. Действительно выглядит как рубежный знак. Знаешь такой?
Я знала. Кивая, я вспомнила, что на этом менгире – высоченном, десятифутовом – были высечены обозначения «Англия» и «Шотландия», по одному с каждой стороны.
Обыкновенно подле него отдыхали путешественники, пересекшие границу из одной страны в другую. Джейми не стал исключением. Перед возвращением на родину ему было о чем подумать, ведь родные горы сулили радость встречи, омрачаемую воспоминаниями о войне, заключении и унижениях, которые довелось перенести в изгнании.
Джейми запустил пальцы правой руки в рыжую шевелюру, размышляя. На темени ерошились волоски, завившиеся колечками.
– Ты не знаешь, что это такое, когда годами тебя окружают чужие люди.
– Уверен? – холодно осведомилась я.
Он удивился, но тут же улыбнулся.
– Не знаю. Наверное, и тебе знакомо это чувство. Но видишь ли в чем штука, англичаночка, – когда ты возвращаешься из долгих странствий, ты меняешься. Правда ведь? Вроде ты и возвращаешься домой, но ты уже другая, не чужая – это невозможно, – зато другая.
Я вспомнила, как проходили вечеринки в университете, которые посещал Фрэнк, как ходила с маленькой Бри в бостонские парки, где собирались мамочки, хваставшие своими малютками, как я играла с ними в бридж и как томилась их пустяшными разговорами, выказывавшими в них обеспеченных домохозяек. Да, годами меня окружали чужие.
– Да, это так. Что же было дальше, когда ты вернулся?
– Когда я вернулся? – Джейми вздохнул и снова улыбнулся. – Как ты говорила? Дом там, где нас, когда бы ни пришли, не могут не принять?
– Ага. Так написал поэт Фрост. Но… Неужели домашние были не рады тебе?
Он не смотрел на меня, играя с одеялом.
– Рады, конечно рады… – Джейми погрузился в воспоминания. – Как тебе объяснить… Это надо чувствовать. Ну вот, например, я понимал, что вроде бы нахожусь дома, но на положении гостя, что ли. Желанного, правда. Дети, Майкл, Джанет и Эуон, не знали, что за дядя явился в Лаллиброх. Конечно, родители рассказывали им кое-что. Но это чувство, когда они пялят на тебя глазенки, думая, что ты чужак…
Он
– Все было совсем иначе, когда мне приходилось жить в пещере. Я все время был вдали от дома, вне его, но в то же время с ними, потому что знал все новости, участвовал в их жизни как если бы продолжал жить в усадьбе. Я помогал, когда болели козы, когда нашим не хватало еды, когда меняли дверь в кухне… – Губы Джейми тронула неуловимая улыбка, тут же сменившаяся сдержанной скорбью. – Но я угодил в тюрьму, а после в Англию. Письма доходили спустя месяцы, а кому интересно знать, что было зимой, когда на дворе лето? Но я вернулся и…
От пожатия плечами рука заболела, и он поморщился.
– Все было совсем иначе, когда я вернулся. Старший Эуон говорит: «Как бы нам огородить старое пастбище Кирби?» Но я-то знаю, что этим займется маленький Эуон! Иду я по полю, а на меня глазеют так, будто я вернулся с того света. Когда узнают. А когда нет, думают, что это вор присматривает, чем бы разжиться.
В его голосе слышалась горечь. Джейми умолк, смотря на розовый куст, который посадила его мать.
– Да, они смотрели на меня, словно я был привидением. Да так оно и было. Понимаешь меня, англичаночка?
– Да. Наверное, был, – согласилась я.
Дождь прятал очертания куста, скрывая их за серой пеленой.
– Ты – инородное тело, ничто не привязывает тебя к земле, ты невесом, – продолжила я за Джейми. – Твои шаги не слышны, речи людей непонятны тебе. Ты будто за стеклом. Да, со мной это было до того, как на свет появилась Брианна. Я выжила только благодаря ей.
Джейми тихо согласился со мной. Его глаза смотрели в сторону, туда, где дымился торф в камине. Это был запах Горной Шотландии, запах, который я так долго жаждала услышать. В доме запахло хлебом, усиливая ощущение домашнего уюта.
– Находясь в этом доме, я не был дома, – подытожил Джейми.
Для меня Лаллиброх стал домом в истинном смысле этого слова. Впервые увидев его, я захотела жить здесь, остаться здесь навсегда. Эта земля манила меня к себе, и я умилялась, вспоминая разные трогательные мелочи здешнего быта. Я никогда не имела настоящего дома, а здесь чувствовала себя своей. Выходит, Джейми лишился дома, будучи в нем… Как же так? Кто может вынести это?
– Мне было не по себе, одиноко, тоскливо.
Он прекратил оправдываться и лег, закрыв веки.
– Представляю, – протянула я. Меньше всего сейчас мне хотелось, чтобы это звучало упреком Джейми.
Я знала, что такое быть одинокой.
Взгляд голубых глаз был пронзительным.
– Да. Это было важно, хотя и не решающе.
Видя его состояние, сестра хотела его женить, прибегая к разным способам – знакомя с юными чаровницами, с девушками из добропорядочных семейств, с хорошенькими вдовами, мягко настаивая и прямо предлагая ему связать свою судьбу с какой-нибудь девушкой. Джейми был непреклонен. И все же, поняв, что он не может жить бобылем весь свой век, что ему очень хочется быть единым целым с кем-либо, он поддался на ее уговоры.