Путешественники не плачут
Шрифт:
Дядя Витя снял с пояса тяжелый охотничий нож.
— Возьми. На всякий случай.
— Зачем?
— Ты же остаешься часовым. Кстати, надеюсь, ты не заснешь. Часовому, сам знаешь, спать нельзя никак.
— Ладно, — сказал Володька.
Дядя Витя и Потапов ушли, а он повесил нож на ремешок и вытянул клинок из чехла. Лезвие было широким и кривым, как у самурайского меча. На металле дрожали оранжевые змейки отблесков. Володька перерубил ножом несколько веток, бросил их в костер,
Он лежал и думал о том, что небо совсем черное, но деревья, обступившие поляну, еще чернее. Их вершины хорошо различимы на этом небе. Все верхушки острые, но сразу видно, где сосна, а где ель или береза.
Вершины стали медленно кружиться над ним. «Но-но, — строго сказал Володька. — Не дурачьтесь. Часовые не спят, путешественники не плачут, деревья не танцуют. Деревья стоят и сторожат поляны». Он повернулся на бок и стал смотреть в огонь. Огонь был очень ярким, и Володька опустил веки. И тут услышал шаги дяди Вити и Потапова.
Появилась у Володьки веселая мысль: притвориться, будто спит. А потом, когда дядя Витя скажет что-нибудь о беспечном часовом, Володька вскочит и завопит: «Руки вверх!»
Они подошли, беседуя вполголоса, и сначала Володька не разобрал слов. Но скоро понял, что говорят о нем.
— Ладно, пусть спит, — с привычной усмешкой сказал дядя Витя. — Замотался. Укачало, наверно, в машине.
— Зря ты его взял, — заметил Потапов. — Замучается. Слабоват он у тебя…
— И телом, и духом, — согласился дядя Витя. Но жестковато добавил: — Ничего. Сделаем покрепче. А то у родителей живет, как в аквариуме. В Крым не взяли, боятся, что перемена климата повредит… Мне в его годы никакие перемены не вредили… Володька, спишь?
Он не откликнулся, чтобы не вступать в неприятный разговор.
— Спит, — сказал Потапов. — Давай еще по одной. У меня во фляжке есть. И на боковую…
— А чай?
— Да аллах с ним. Сними, чтоб не выкипел.
Они звякнули алюминиевыми стаканчиками. Потом дядя Витя подошел к Володьке, сунул ему под голову свернутую куртку, бросил на него жесткий тяжелый плащ.
Володька дышал ровно и тихо.
— Не простынет? — спросил Потапов.
— Да что ты… Тепло, как в печке… — Дядя Витя помолчал и немного виновато объяснил: — Куда его было девать? Пришлось взять. А то он из-за этой чертовой собаки совсем извелся.
— А что с собакой?
— Да так… Притащил откуда-то пса. Не собака, а пугало. Жрет, между прочим, как корова. Татьяна меня
«Не двигайся, — сказал себе Володька. — Теперь все равно». Он с удивлением почувствовал, что не хочется плакать, кричать, обвинять в предательстве.
Дядя Витя и Потапов забрались в палатку. Поговорили и затихли. Донесся булькающий храп.
Володька, не открывая глаз, повернулся на спину. Сейчас он не думал о своих взрослых попутчиках. Он думал о карте.
Стало чуть прохладнее. Ночь пахла осиновыми листьями, золой костра и близким дождем. Похоронно кричала незнакомая птица. Дрогнул воздух: где-то в страшной дали шел тяжелый самолет. «А у Юрика брат — бортрадист», — неожиданно подумал Володька. И почему-то именно эта посторонняя мысль помогла ему все решить до конца.
Приняв решение, он открыл глаза.
Сквозь дымку душного неба пробивались звезды Медведицы. Володька скользнул глазами по краю «ковша» и увидел бледное пятнышко Полярной звезды. Тогда он встал, поправил пояс и застегнул куртку.
Неслышно двигаясь, Володька взял ведро и выплеснул воду в догорающее пламя. Костер взорвался негодующим шипеньем. Взметнул вихри золы и дыма. Но тут же огонь совсем обессилел, пробежался по пунцовым головешкам и пропал. Володька ногами раскидал недогоревшие ветки и угли. Он не боялся, что проснутся дядя Витя и Потапов. Они слишком откровенно храпели, уверенные, что ничего не может случиться.
Ночь стала совсем глухой, непроглядной. Была только темнота и красная россыпь углей. Они горели, как непонятные письмена на черной странице. Словно какой-то кроссворд, нарисованный огненным пером. Володька подумал об этом и вспомнил, что сделал еще не все.
Он отыскал головешку покрупнее и при ее свете содрал с березового кругляка полоску коры. Кончиком ножа, на котором сидела рубиновая искра, он нацарапал на бересте:
Я УШЕЛ СОВСЕМ
Подумал и добавил:
В КРЮКОВО
Он был уверен, что прежде чем поднимется шум и перекроют дороги, попутный грузовик домчит его до дальней стройки.
Потом Володька ножом пригвоздил записку к пню, сбросил с пояса ножны, отвернулся от углей и стал смотреть на север.
Сначала в глазах плясали зеленые горошины, затем спустилась темнота. И наконец из ночи смутно выступили березовые стволы.
Тогда, словно в темные, но знакомые сени, Володька шагнул в лес.
Рисунки Н. Мооса