Путешествие астролога. Мифология и психоанализ
Шрифт:
Таков изоморфизм, который объединяет гравюру Дюрера «Рыцарь, смерть и дьявол» и сюжеты Гойи, изображенные на стенах его столовой, где жестокий Сатурн пожирает собственных детей. Что касается последнего художника, весьма уместно было бы упомянуть все темы уже анализированного пожирающего насилия, неизбежности. «Капричос» и «Бедствия войны» испанского художника представляют непревзойденный иконографический анализ зверства, бестиализма, вечного символа Кроноса и Танатоса. Можно заметить, как в живописи отображается более древнее териоморфное обличье времени, маска тьмы, смутное предчувствие, которое мы старались схватить в исследуемых нами констелляциях, увидеть в аллюзиях на темноту солнца и его опустошительный и опустошающий характер.”
На гравюре А. Дюрера облачённый в доспехи христианский рыцарь, в узком ущелье, в сопровождении дьявола со свиным рылом и Смерти – верхом на коне. Смерть держит песочные часы, чтобы напомнить рыцарю о краткости
Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня.
В дуалистических мифах центральной фигурой выступает солнечный герой, ведущий битву со смертью и со временем. Такие мифы поляризуются по вертикальной оси. Любое представление о времени, как и само время, представляется абсолютным злом. Поэтому дуалистические мифы являются героическими, герой борется с врагом как со смертью/временем, и каждый враг героя есть иносказание для смерти/времени. Наиболее частые символы, доминирующие в режиме диурна, – это символы царского скипетра, шпаги (меча) и стрелы. Скипетр означает власть, шпага – разделение, стрела – направление воли. Меч разъединяет одно и другое, черное и белое, мужчину и женщину. А царский скипетр управляет народами.
Есть еще один термин, который относится к режиму диурна, – «катаморфизм», представление о мифах падения и мифах взлета. В режиме диурна мы видим доминацию вертикали. Если герой на этой вертикали не удерживается, он стремительно падает и, конечно, разбивается. Либо он должен взлететь. Падать и взлетать – две стороны одного и того же процесса. Режим диурна часто сопровождается ощущением головокружения – в нем ось вертикали сопровождается стремительностью, раскалывающей время.
Сюда же относится так называемый асценциональный миф (от лат. ascensio – восхождение, подъем), миф подъема и взлета, а также все сюжеты, связанные с полетом людей (Икар, Фаэтон и т. д.). Стремление человека летать, в том числе и построение летательных аппаратов, развитие ракетостроения, есть не что иное, как реализация гигантской энергии асценционального мифа, принадлежащего героическому режиму диурна.
“Непрерывный изоморфизм связывает целый ряд на первый взгляд разрозненных образов, но их констелляции позволяют реконструировать многообразный режим страха перед временем. Мы видели, как время последовательно облекается в териоморфные образы, свирепые фигуры людоедов, появляется как тревожное кишение личинок, ужасающие и пожирающие анимальные символы, отсылающие либо к безвозвратно утерянной мимолетности, либо же к неутолимой, ненасытной отрицательности судьбы и смерти. Ощущаемая нами тревога внезапно проявляется веером никтоморфных образов, сопровождающихся символами темноты, где фигура старого слепца неизбежно сопряжена с черной водой и, наконец, где тени и призраки отражаются в крови, – таков принцип жизни, чья эпифания случайно оказалась связаннной с женщиной, с ее менструальными выделениями, с ежемесячной смертью лунной небесной звезды. На этом уровне исследования мы обнаружили, что феминизация рокового символизма представляет собой набросок, репетицию эвфемизации, которая сыграет свою роль на сцене, когда третья ужасающая схема – падение, будет сведена к микрокосму падения в миниатюре, к внутреннему падению и кинестезии в ее двойной сексуальной и нутритивной форме. Это перенос, благодаря которому мучительное отношение человека к смерти и времени всегда будет сопровождаться нравственным беспокойством и ужасом перед сексуальным и даже пищеварительным телом. Плоть, это живущее в нас животное, всегда возвращает к размышлению о темпоральности. И когда смерть и время будут повержены или застынут в сражении во имя спорного стремления к вечности, плоти во всех ее формах, особенно феминной менструальной плоти, будут опасаться и избегать – как тайного союзника временности и смерти. Однако, поскольку обуздание бездны в миниатюре обеспокоенности плотью позволило нам предположить это, мы увидим позже, что эвфемистическая феминизация уже находится на пути искупления прегрешений образов ноктюрна. Но строгий режим воображения – диурн – бросает вызов женским соблазнам и отворачивается от этого темпорального облика, который озаряет улыбку женщины. Это героическое отношение, принятое диурническим режимом воображения, и далекое от того, чтобы позволить себе стать антифразой и поощрить ценностный переворот, гиперболизирует темный, людоедский и злой облик Кроноса с целью упрочить в дальнейшем свои символические антитезы, усовершенствовать, сделать точнее и эффективнее свое оружие, которое используется в борьбе с предвестниками бед, угрозами и кошмарами ночи. Именно такое оружие борьбы
Основное асцензиональное «средство» – это крыло, лестница шамана или лестница зиккурата, которые, однако, являются лишь грубой заменой крыла. Эта естественная экстраполяция вертикализации, – по мнению А.Дугина, – глубокая причина, которая лежит в основе легкости, с которой воспринимаются грезы воли, формально абсурдные, как стремление к уходу от действительности, а также к духовности. Стремление к вертикальности и к высшей ее форме приводит к вере в ее реализацию, а также к крайней легкости ее подтверждения и рационализации. Воображение продолжается в развитии постурального рефлекса тела.
“Асцензиональные символы кажутся нам отмеченными заботой о восстановлении утраченной силы, жизненного тонуса, ослабленного падением. Это повторное завоевание, маскулинизация, проявляется тремя тесно связанными способами, которые соединены многими неоднозначными символами-посредниками: это может быть вознесение или стремление к вечности, к метафизическому пространству, вертикализации, символом этого процесса являются бетилы и священные горы (на самом деле, это самый распространенный символ). Можно сказать, что на данном этапе происходит завоевание метафизической и олимпийской власти. С другой стороны, это может проявиться в более ярких образах, подкрепленных символами крыла и стрелы. Затем воображение окрашивается аскетическим оттенком, который делает схему быстрого полета прототипом сублимации плоти и основным элементом медитации как способа достижения состояния чистоты. Ангел является крайним эвфемизмом, почти антифразой сексуальности. Наконец, отвоеванная вновь сила совершает переориентацию этих образов в сторону маскулинизации: небесное или земное царство правителя-судьи, жреца или воина, фаллические символы, образы головы и рога, символы правления и власти, а также символы, чья магическая роль объясняет процессы взаимного обращения знаков и слов. Но это возведенное к зениту воображение властно требует, как показал нам Элиаде, дополнительных образов света во всех возможных формах.”
Такая вертикальная конструкция мифа предполагает иерархию и разделение на высших и нижних. То есть люди режима диурна в буквальном смысле «идут по головам». Они стремятся мгновенно вознестись до верхней точки лестницы, потому что внизу их ждет бездна. У них кружится голова от этой бездны, и поэтому они не могут занимать то социальное положение, которое занимают, и должны занимать высшее положение, иначе упадут. У них нет перспективы сохранить что-либо, потому что, сохраняя то, что есть, они пребывают во времени, а это – смерть, с которой в режиме диурна идет борьба.
Для режима диурна характерны аскетические практики, это более маскулинный (мускулиноидный) тип, хотя в этом режиме и женщины, например валькирии, приобретают героический характер, становятся воинствующими, потому что здесь доминирует именно режим, а не гендерное распределение. Аскеза, неприязнь к еде, неприязнь к женщинам, стремление максимального подъема, воли к власти и солнечной борьбы со смертью – основной дуалистический миф диурна.
Если посмотреть на русские сказки, на сказки народов мира, то множество сюжетов будет связано с мифом, главный архетип которого – битва с чудовищам. Чудовищем является сама смерть и время. Воин бьется с ним и проходит на пути к решающей битве различные испытания. Его задача состоит в том, чтобы обеспечить себе тотальное абсолютное бессмертие и безвременье.
Весь режим ноктюрна называется режимом эвфемизма. Эвфемизм – это представление о чем-то злом, дурном, вредном, опасном и страшном как о чем-то хорошем, милом, дружественном, добром, безопасном, притягательном. Это – занижение отрицательных качеств, или приличное название какого-то неприличного предмета. Мы даем «благую форму» какому-то негативному явлению и тем самым редуцируем его опасность, снимаем его негативность, заколдовываем дружелюбием то, что несет нам гибель и страдание. Режим ноктюрна является режимом эвфемизма, его главное свойство – это приписывание тому, что стоит на обратной стороне от имажинера (воображения), позитивных качеств. Если угодно, это альянс со временем и со смертью. Точно так же, принадлежа к сущности имажинера и боясь смерти и времени, как и в режиме диурна, человеческое воображение способно дать другой ответ на вызов смерти. От ужаса перед смертью воображение может сказать, что «это вовсе и не смерть и во времени ничего плохого нет»: мы просто живем и все. Это попытка приручения времени, доместикации («одомашнивания» ее), желание примириться с этой жуткой проблемой, которая порождает параноидальные дуалистические мифы, мифы воли к власти, мифы воинственности, мифы наделения всех, кто не согласен, качествами смерти, превращение частного конфликта в глобальный, абсолютный (как это происходит в режиме диурна). В режиме ноктюрна происходит нечто другое. Возникает идея замазать этот конфликт и придать смерти другой образ, например образ матери или образ убаюкивающей мягкой ночи, блаженства, приятного, легкого сна. Режим ноктюрна порождает совершенно другие мифы, мифы иного регистра.