Путешествие без карты
Шрифт:
Эта часть Невского утопала во тьме. Здесь уже не было никаких случайных прохожих, на каждом углу стоял красногвардейский патруль. Американцам пришлось трижды показать свои документы, прежде чем они дошли до Морской улицы. В глубоком мраке по мостовой двигался большой отряд солдат и красногвардейцев.
— Слушай, они идут к Зимнему! — сказал Вильямс.
— Отлично! Мы будем с ними! Мы должны увидеть всё своими глазами!
Они пристроились к концу отряда и зашагали вместе со всеми.
Отряд свернул с Невского к арке, и американцы увидели Дворцовую площадь. Здесь всё дышало тревогой, напряжением, ожиданием. На выходе из арки Рид заметил тяжёлое орудие, направленное в центр Зимнего.
Едва они ступили на площадь, как раздался оглушительный выстрел и восставшие ринулись к Зимнему. Ринулись в немой атаке без криков «ура», без возгласов, без воинских команд, но именно в этом молчании таилась сокрушающая ярость. Тишина продолжалась лишь несколько мгновений, а потом прокатилось солдатское «ура!».
Юнкера встретили атаку пулемётным и ружейным огнём. В воздухе тонко, противно завизжали пули.
Американцы бежали с наступающими. Внезапно из темноты возникла баррикада, сложенная из длинных поленниц дров.
— Джон, я здесь! — Это кричал Вильямс. — Вперёд, старина, только вперёд!
Красногвардейцы карабкались на баррикаду, кто-то бил прикладом по поленьям, кто-то, просунув винтовку между поленьями, стрелял по юнкерам вслепую. Рид ринулся к поленнице, легко вскарабкался на неё и спрыгнул по другую сторону баррикады. Здесь валялось несколько брошенных юнкерами винтовок. Схватив винтовку, Рид с криком «ура!» устремился к дворцу. Увлечённый толпой, он вбежал в распахнутую дверь одного из подъездов Зимнего. Рид ожидал, что сейчас начнётся жестокий рукопашный бой, но в огромном зале никого не оказалось, восставшие растеклись по множеству лестниц и комнат. Где-то в отдалении прогремели гулкие винтовочные выстрелы, послышались выкрики. Боясь, что они не увидят главного, Рид и Вильямс бросились в сторону выстрелов.
Перебегая из комнаты в комнату, американцы очутились наконец в западном крыле дворца. В углу одного из залов жались юнкера. Они стояли бледные, испуганные, не сомневаясь, что «восставшая чернь» тут же подымет их на штыки.
Распахнулась дверь, и в зал стремительно вошёл высокий молодой солдат в распахнутой шинели. Это был один из руководителей штурма Зимнего, большевик Чудновский. Он провёл хмурым взглядом по бледным лицам юнкеров и сказал громко, чтобы всем было слышно каждое слово:
— Кто обещает никогда отныне не поднимать оружия против народа — тот может покинуть дворец и вернуться домой!
Не веря такому счастью, юнкера
— Обещаем!
— Нас обманули!
— Нас заставили!
Через несколько минут в зале не осталось ни одного юнкера…
Рид и Вильямс вышли из дворца через подъезд у Зимней канавки.
Дул холодный ветер, по набухшей Неве перекатывались чёрные вспененные волны. На другом берегу угадывался силуэт Петропавловской крепости, куда час назад отвели под конвоем арестованных министров Временного правительства.
В кабинете посла горела только настольная лампа, освещая на письменном столе раскрытую тетрадь в сафьяновом переплёте и календарный листок с цифрой «26», под которым стояла размашистая надпись: «Предложить Временному правительству немедленно выслать Д. Р.». Упёршись взглядом в тетрадь, Фрэнсис в который раз перечитывал свою последнюю неоконченную запись: «26 октября. Три часа утра. Только что ушёл Саликов. Сообщил трагические новости. Ленин в Смольном. Временное правительство арестовано. Керенский сбежал. Теперь ясно: Россия выйдет из войны. Установлено: Джон Рид примкнул к восставшим. Завтра…»
На этом рукопись обрывалась. Дэвис Фрэнсис не знал, что ему делать завтра. Дьявольская мигрень разламывала виски. Взгляд его остановился на календаре. «26 октября». Вчера ещё можно было питать какие-то надежды, но сегодня, когда арестованы министры и сбежал бездарный болтун Керенский… Он рванул к себе календарь, злобно выдрал листок с пометкой о высылке Рида, скомкал его и бросил в серебряную пепельницу, на дне которой была вытиснена статуя Свободы. Посол чиркнул колёсиком зажигалки и поднёс пламя к пепельнице. Календарный листок горел медленно, нехотя, и пока он тлел, Дэвис Фрэнсис не спускал с него глаз.
Листок давно уже превратился в пепел, а посол всё ещё продолжал сидеть в кресле в каком-то полудремотном состоянии. Наконец он заставил себя встать, подошёл к окну и слегка отдёрнул тяжёлую портьеру. На востоке робко занималась осенняя зорька. Для России наступало первое утро новой жизни.