Путешествие без карты
Шрифт:
Оба дня штормит. Скорость не больше четырех узлов — встречный зюйд — вест. Оба дня мучит морская болезнь. Во вторник во время дневной вахты над конвоем низко прошел самолет, и с другого корабля его обстреляли из пулемета. Самолет был наш, но пулеметчик с военной точки зрения был прав. Нашим самолетам запрещено пролетать непосредственно над конвоем. Ни в тот, ни в другой день ничего не писал. Старина У. взял с собой запас овалтина и никогда не забывает принять его на ночь.
Единственный погожий день, и снова штормит. В 10 часов утра в каюте старшего стюарда собралась небольшая компания;
После ленча воцарилась тишина, и старина У. принялся тихо рассказывать о Генри Джеймсе и его брате Уильяме, о том, как он сидел в одной ложе с Генри и супругой раджи Саравака на той злополучной премьере «Ги Домвиля» [119] . Наблюдения за подлодками отменили, так как идем в середине конвоя.
119
Я точно помню, как У. рассказал нам об этом, но по утверждению Лейона Идела, Джеймс не присутствовал на премьере, а появился за кулисами лишь после того, как упал занавес. — Прим. автора.
Старший стюард рассказал мне, что ночами ему очень тревожно: это его первое плавание после того, как их корабль торпедировали, а его теперешняя каюта в точности такая же, как в прошлый раз. Второй стюард, слегка тронутый, уже три раза торпедировался, но цыганка нагадала ему, что четвертого не будет. У. рассказал забавный случай с Гертрудой Стайн: на одной из лекций ее спросили, почему она так ясно отвечает на вопросы и так туманно пишет. «Если бы Китсу задали вопрос, как вы думаете, он бы ответил на него “Одой греческой урне”»?
Второй стюард — тронутый, — судя по его словам, во время прошлой войны два года провел в плену в Сибири. Не понимаю, как это возможно. Поэтому, говорит он, у него и брюшко.
— Ненавижу их, — говорит он, белым кителем закрывая весь дверной проем. — Я, не дрогнув, убью немецкого ребенка. И беременную женщину, которая ждет еще одного такого же. Если я выживу, вы прочтете обо мне в газетах лорда Бивербрука после войны. После прошлой войны я мог бы стать членом парламента, если б меня избрали. А если я погибну, я оставлю послание двум своим дочерям — они продолжат мое дело. Если сейчас немцам все сойдет с рук, две мятежницы в Англии уж найдутся.
— Не надо говорить о смерти.
— Я никогда не умру. Я живу молитвами, я молюсь на рассвете и на закате, как магометанин (он католик).
При этом и он, и старший стюард страшно взбудоражены предстоящим Рождеством.
Второй стюард подстерегает пассажиров и с необычайной важностью уговаривает их устроить рождественский праздник. Грандиозные планы обсуждаются и тут же рушатся: авантюра с выпивкой (все складываются по два фунта каждый и пьют кто сколько хочет), за каждой бутылкой виски охотятся как за сокровищем. Без конца что-то обсуждают в каюте стюарда.
Сегодня на час — другой выглянуло солнце, даже было тепло, но теперь снова качка и небо заволокло. Вчера вечером мы должны были идти примерно на широте Ньюкасла — уже десять дней, как мы на борту.
Вечером «Глазго» снова пьян и всем докучает. «Я все время пьян. С завтрака. У меня в каюте бутылка рома. Я пьян и горжусь этим. Терпеть не могу упреков. Да и почему мне не пить? Быть пьяным приятно, это обостряет интеллект». Мичманы морской авиации смотрят на него осуждающе — те, что не снимают перчаток.
Снова штормит. Одиннадцать дней в пути, и очень сомнительно,
Около 6 утра взрыв на одном из кораблей, и сигнал тревоги для команды. Пронесся слух, что мы на широте Бреста. Сильное волнение, а в последнюю вахту наполз густой туман.
Ранняя вахта в густом тумане, видимость около ста ярдов; сирены на всех кораблях воют на все лады. Примерно в 8.15 туман рассеялся, и снова мы все точно на своих местах, пыхтим потихоньку. Эсминец сбросил глубинные бомбы, пока мы завтракали, и ушел в головную часть конвоя. Впервые мы целое утро попивали джин с вермутом. Похоже, помимо самолетов, мы везем еще и тринитротолуол. По этому поводу пассажиры начали нервно пошучивать. К вечеру вновь берем курс на запад. Неужели мы так никогда и не повернем на юг? Передали предупреждение, чтобы и за едой все были в спасательных поясах, находиться в них следует постоянно. Распили бутылку бона 1929 г. (5 шиллингов). На борту небольшой, еще довоенный, запас напитков. Кларет по 3 шиллинга и 6 пенсов и шампанское — 21 шиллинг бутылка.
Снова похолодало, но около восьми мы повернули на юг, а после ленча часть судов конвоя повернула на юго — запад. Мы с тоской смотрели, как они скрылись за горизонтом.
Стрелок, он служил в почтовом ведомстве, дрожит в своем свитере; грустные карие глаза — один из двух военных моряков нашего экипажа. Жаловался на невозможность раздобыть чехлы для своих пулеметов, ржавеющих от соленой воды. В пароходстве «Элдер Демпстер», говорит он, полно молодых женщин, которые то и дело заваривают чай: «Похоже, что у них сколько угодно и чая, и сахара». Замечаю, что на судне все время что-то привязывают, крепят веревками, балансируя в самых невероятных позах.
Покончил с «Родителями и детьми» Комптон — Бернетта, разделался с Конгривом в «Британских драматургах» [120] , сыграл с поляком три партии в шахматы, одну из них выиграл.
Выпили вместе со старшим стюардом. Его охватывает страх по ночам. Все еще не отправился спать, лежит на своем диванчике. Глубинные бомбы и запасы взрывчатки находятся как раз под его каютой.
Легенда об иностранных судах в составе конвоя, которые специально зажигают огни, чтобы дать знать противнику. В этом случае командир конвоя назначает место сбора, и конвой рассеивается. Иностранное судно, подошедшее к месту сбора, оказывается в одиночестве: остальные суда конвоя сменили курс.
120
Не штормовое ли море и пронизывающие холодом вахты вынудили меня так резко отозваться о Конгриве? «У бедного, презираемого Крауна в “Сельском острослове” не менее прекрасные сцены, у Шедуэлла больше живости, а Уичерли гораздо более театрален, — Конгрив же, словно угодливый школьник, захватил все награды». — Прим. автора
Первый раз за все время днем по — настоящему греет солнце и море синее. Играл в шахматы с поляком. Избежать этого невозможно. Стоит мне прилечь после обеда, он просовывает свою бритую монгольскую голову в дверь каюты с вопросом: «Сыграем?» За шахматами он неизменно напевает: «Хорошо, хорошо, это очень хорошо» — и то и дело пытается взять ход обратно. Я выиграл одну партию из четырех.
Все больше тепла и солнца. Идем в виду Азорских островов. Снова собираемся перед ленчем вместе со стюардом, интендантом и «Глазго». Стюард показывает, как проверить «французское письмецо». Мы их надуем, это будут воздушные шары. На палубе несем вахту в шезлонгах.