Путешествие Домой
Шрифт:
«Да, я украл самоучитель. Но украл я его не из святого места, а из лавки, где продают товар и получают прибыль».
От этих слов Гэри возмутился еще больше. Он стал яростно возражать, перекрикивая шум улицы:
«К твоему сведению, церковь — одно из самых прибыльных предприятий в мире, зарабатывающее миллиарды долларов! А книжная лавка наверняка принадлежит верующему человеку, едва сводящему концы с концами».
Пока мы спорили, вокруг нас собралась толпа зевак и начали останавливаться автомобили.
Напрягая голос, я пытался перекрыть шум проезжавших мимо автобусов:
«Может, ты и прав. Но в этой церкви мы молились Богу, и я не могу смириться с тем, что ты украл оттуда распятие. Прошу тебя, верни его на место, хотя бы ради меня».
Гэри перестал сердиться и примирительно улыбнулся. Он обнял меня, попросил прощения и согласился вернуть распятие.
«И ты меня прости, Гэри. Я знаю, что был не прав, но я очень благодарен тебе».
Мы с Гэри возвратились
«Манк, я прошу тебя, не возвращай самоучитель игры на гармонике. Всем очень нравится, когда ты играешь новые песни».
Я пользовался этой книгой столько, сколько потребовалось, чтобы разучить все новые песни. В день нашего отъезда из Рима я зашел в книжную лавку и незаметно подложил самоучитель обратно на полку, откуда его взял.
В Риме, как и в других городах, я облюбовал местечко на набережной. Глядя на другой берег Тибра, я размышлял о том, что эта река была свидетельницей взлета и падения Римской империи. Проходили поколения, цивилизации сменяли друг друга, и величественные строения Рима превращались в руины, а Тибр продолжал невозмутимо нести свои воды. Я жаждал приобщиться к его мудрости. Наблюдая за течением реки, я вспоминал радости и невзгоды, которые пережил в Италии. В моей памяти всплыло ограбление бедолаги Джима и бесценное благословение, полученное мной в соборе Санта-Мария-дель-Фьоре. А потом мои мысли вернулись к нежному ангелу, Ирэн, которую я счел помехой на своем духовном пути. В плеске волн Тибра мне слышались мудрые слова монаха-францисканца, произнесенные им в темной подземной келье. Затем, к своему стыду, я вспомнил, как украл книгу, а потом лицемерно обвинил в воровстве своего лучшего друга. Во всех этих событиях я ощущал руку Господа, преподававшего мне бесценные уроки жизни. Волны набегали на берег, а я размышлял о жизни святого Франциска. В юности он боялся прокаженных и всеми силами избегал их. Но однажды, встретив прокаженного, Франциск почувствовал перемену в своем сердце. По Божьей милости он проникся глубочайшим состраданием к больному и в порыве раскаяния поцеловал ему руку. С тех пор Франциск стал собственноручно ухаживать за прокаженными и всячески помогать им. Мне очень захотелось побывать в Ассизи, на его родине.
Расставшись с Гэри на несколько дней, я совершил паломничество в Ассизи. Там я ходил по местам, связанным со святым Франциском, и читал его житие. Он был сыном богатого купца и в юности участвовал в военных походах. Однако в 1205 году, когда Франциск возносил молитвы в церкви святого Дамиана, Иисус обратился к нему с церковного распятия:
«Франциск, разве ты не видишь, что дом Мой рушится? Иди, почини его для Меня!»
Это откровение стало поворотным моментом в его жизни. Франциск жил в нищете и смирении, посвятив себя служению Богу, и множество людей следовали за ним. Я провел несколько дней в церкви святого Дамиана, думая о чудесном преображении, которое произошло с Франциском. Я побывал в доме, где прошло его детство, и видел кладовую, куда его запер отец. Он боялся, что его сын отречется от мира, но мать поддалась на уговоры Франциска и выпустила сына из заточения. Я также посетил церковь Царицы ангелов, в которой он начинал свою проповедь и где испустил последний вздох. В Рим, к Гэри, я вернулся, вдохновленный примером святого Франциска, его самоотречением, состраданием и экстатической любовью к Богу.
Из Рима мы автостопом отправились в Неаполь, а оттуда — в легендарные Помпеи. Меня поразило, что до извержения Везувия это был красивый и процветающий город. Сейчас же, тысячелетия спустя, мы шли по руинам древней цивилизации, с удивлением взирая на археологические находки. В пепле и отвердевшей лаве превосходно сохранились отпечатки тел людей и животных. Потоки лавы законсервировали под собой здания, дороги и предметы быта. Это зрелище погрузило меня в размышления. Чему нас учит трагедия Помпеев? Тому, что беда может случиться в любой момент. В своей самоуспокоенности мы не сознаем бренности материального. Я подумал о бубонной чуме, опустошившей Европу, об атомной бомбе, которая сровняла с землей Хиросиму, о землетрясениях и пожарах, уничтоживших в Америке целые города. На протяжении всей истории человечества силы природы периодически отбирают у нас все. Зачем откладывать поиски смысла жизни на потом? Сейчас — самое время.
Подобно извержению Везувия, оставившему в руинах целый город, из глубин моего сердца изверглась твердая решимость следовать духовным путем и погребла все остальное
4
Из Помпеев мы добрались до портового городка Бриндизи, а оттуда на последние деньги отправились на греческий остров Корфу (Керкиру), упомянутый Гомером в «Одиссее». На Корфу я каждый день в одиночестве бродил между олив и смоковниц, которыми поросли горные склоны над Ионическим морем. Глядя на море, я садился под гранатовое дерево с «Книгой Перемен», Бхагавад-гитой или Библией, пытаясь взять как можно больше знаний от разных учителей. Свежий морской ветер настраивал меня на философский лад и помогал погружаться в размышления.
Затем мы переправились на материк и поехали автостопом в Афины. По дороге я не переставал удивляться многообразию природы Европы, а также языков и обычаев ее жителей. Для меня, выходца с американского Среднего Запада, все это было внове. Постоянно меняющийся за окном пейзаж наводил меня на размышления. С детства я привык оценивать все с точки зрения той культуры, в которой был воспитан. Интересно, откуда в нас, людях, эта глубоко укоренившаяся наклонность чувствовать свое превосходство над окружающими — национальное, расовое, религиозное или социальное? Себя мы считаем нормальными, а остальных людей странными или уступающими нам. Это презрительное отношение к другим, чувство превосходства над ними, порождает фанатизм и нетерпимость и становится причиной ненависти и страха, эксплуатации и даже войн. Я молился о том, чтобы мои странствия открыли мне глаза на то, как в разных культурах люди по-разному воспринимают жизнь, окружающий мир и Бога, и позволили проникнуться симпатией к этому видению мира.
Из Афин я отправил домой письмо. В нем я рассказывал о том, где сейчас нахожусь, как много дала мне эта поездка и как я соскучился по своим родным. У меня не хватило смелости признаться, что я не вернусь к началу занятий в колледже и что я вообще не знаю, когда вернусь.
В Афинах нас с Гэри поразило, что улицы патрулируют полицейские с автоматами наперевес. Мы понимали, что при такой обстановке нам лучше переночевать в студенческом общежитии, а не под открытым небом. Но, к сожалению, денег у нас не было. Хотя ночлег в общежитии стоил недорого, мы не могли себе позволить такую роскошь. Поэтому мы решили немного подзаработать, сдав кровь в государственном донорском пункте. Путешественники, вроде нас, нередко пользовались такой возможностью. В то время применялась примитивная и очень болезненная процедура взятия крови: донора пристегивали ремнями к кровати и большим шприцем откачивали кровь из вены. Когда это сделали с нами, мы чуть не потеряли сознание. После сдачи крови донор получал стакан апельсинового сока и должен был провести полчаса в приемном покое под наблюдением врача. И только после того, как врач убеждался в хорошем самочувствии донора, ему выплачивали деньги. Вот и мы с Гэри, выжидая положенное время в приемном покое, сидели и мучились от ноющей боли в руке. С гримасой страдания на лице Гэри выдавил из себя:
«В следующий раз давай поищем какой-нибудь другой источник заработка».
Мы огляделись и увидели француза с гитарой в футляре, страдающего от боли, так же, как и мы. Чуть дальше сидел паренек из Швейцарии с футляром для скрипки. Он тоже потирал больную руку. Я же, как обычно, на ремне брюк носил гармонику. Взгляды наши встретились, и мы улыбнулись, прочитав мысли друг друга.
Выяснилось, что швейцарец с детства учился игре на классической скрипке, но в подростковом возрасте увлекся роком и блюзом. Француз сначала учился классическому фламенко, а потом стал играть фолк. Получив деньги, мы вместе вышли на улицу. Ансамбль был готов, и сразу за воротами донорского пункта мы принялись исполнять дикие блюзовые импровизации. Привлеченные музыкой, к нам стали подходить прохожие, и уже скоро нас окружала целая толпа. Гэри попросил у одного из прохожих шляпу и, бросив туда несколько монет, стал трясти ею, изображая ритм-группу. Людям так понравилось наше выступление, что драхмы (греческие монеты) одна за другой посыпались в шляпу. Окрыленные успехом, мы двинулись по улице процессией, играя одну длинную песню. Толпа, приплясывая, шла за нами. Когда мы остановились на перекрестке, монеты уже не помещались в шляпу.
Мы разделили между собой свой первый заработок и пошли устраиваться в общежитие. На следующее утро мы проснулись знаменитыми. Куда бы мы ни шли, нас сразу окружали улыбающиеся и рукоплещущие греки. Они полюбили нас всем сердцем. Мы играли и играли, не веря, что такое бывает. Остановившись на какой-то площади, мы играли одну композицию за другой. В собравшейся вокруг нас толпе старики стали хлопать в ладоши, подростки пустились в пляс, дети помладше принялись прыгать, а матери — раскачивать младенцев в такт музыке. Все улыбались в этот солнечный день, шляпа вновь переполнилась драхмами, как вдруг толпа рассеялась и нам в лицо уткнулись стволы автоматов. Музыка оборвалась, и под конвоем полицейских мы побрели в участок. Там у нас отобрали все деньги, которые были в шляпе, и предупредили, чтобы мы больше никогда не преступали закон. Так, не успев начаться, завершилась моя карьера профессионального музыканта.