Путешествие Хамфри Клинкера. Векфильдский священник (предисловие А.Ингера)
Шрифт:
ГЛАВА XXXI
Былые благодеяния вознаграждаются с лихвой
Мистер Торнхилл явился с обычной своей улыбкой и хотел было обнять дядюшку, но баронет презрительным жестом остановил его:
– Оставьте ваши льстивые манеры, сударь! – произнес он сурово. – Сердце мое открыто только тем, кто избрал путь чести; я же покамест вижу у вас одну ложь, малодушие и самоуправство. Как могло случиться, сударь, что бедный этот человек, другом которого вы себя провозглашали, очутился в таком тяжелом положении? В благодарность за его гостеприимство дочь его подло соблазняют, а его самого бросают в тюрьму чуть ли не за то, что он не согласен безропотно терпеть нанесенное ему оскорбление! Вот и
– Возможно ли, сударь, – перебил его тут племянник, – чтобы родной мой дядюшка вменял мне это в преступление, когда много раз из его же уст слышал я совет избегать поединков?
– Укор заслужен, – вскричал сэр Уильям, – и тут вы поступили хорошо и благоразумно, хоть и не совсем так, как поступил бы ваш отец в подобных обстоятельствах! Мой брат был очень щепетилен в вопросах чести, а ты… Впрочем, здесь вы совершенно правильно поступили, и я одобряю ваше поведение.
– Надеюсь, сударь, – сказал племянник, – у вас не будет оснований бранить меня и за остальные мои поступки. Это верно, сударь, что я появлялся в местах общественных увеселений с дочерью этого джентльмена, но молва потрудилась раздуть до чудовищных размеров пустое легкомыслие, и стали говорить, будто я соблазнил ее. Когда же я сам отправился к ее отцу, чтобы объясниться с ним, он встретил меня бранью и осыпал оскорблениями. Что до причин, приведших его сюда, о них вам лучше могут рассказать мой управитель да поверенный – все это в их ведении. Раз он влез в долги и не хочет или пусть даже не может уплатить их, то они обязаны были обратиться к правосудию, и я не вижу ни особенной жестокости, ни несправедливости в этой законной процедуре.
– Коли дело и впрямь обстоит так, как вы говорите, – воскликнул сэр Уильям, – в ваших проступках нет ничего вопиющего, и, хотя вы могли бы обойтись великодушнее с этим джентльменом и спасти его от тирании ваших слуг, все же я не нахожу тут ничего несправедливого.
– Он не может опровергнуть ни одного моего утверждения, – отвечал помещик, – пусть-ка попробует! Я вам представлю несколько свидетелей из числа моих слуг – они подтвердят каждое мое слово. Итак, сударь, – продолжал он, ибо я и в самом деле не был в состоянии опровергнуть его слова и потому молчал, – итак, сударь, вы видите, что я ни в чем не повинен, и хотя ради вас я был бы готов простить этому господину все остальное, его попытки очернить меня в ваших глазах пробуждают во мне ярость, которую я не в силах в себе побороть – а ведь как-никак сын его посягал на мою жизнь! Нет, сударь, это такое черное дело, что я решительно настаиваю на том, чтобы его судили по всей строгости закона. Вот, извольте, вызов, что он мне послал, и два свидетеля, которые могут подтвердить достоверность моих слов; один из моих слуг тяжело ранен, и даже если бы мой дядя сам вздумал бы отговаривать меня, – чего я, разумеется, от него никак не ожидаю, – то и тогда я все равно стал бы добиваться справедливого суда и наказания виновного.
– Чудовище! – вскричала моя жена. – Мало зла ты нам причинил, что ты еще намерен бедного моего мальчика преследовать своей жестокостью? Нет, добрый сэр Уильям заступится за нас, ибо мой сын невинен, как младенец! Я знаю, что это так, ведь он в жизни никого не обидел.
– Сударыня, – отвечал этот добрый человек, – я не меньше вашего желаю ему избавления; однако, к огорчению моему, его вина оказывается бесспорной, и если племянник мой будет настаивать…
Но тут наше внимание было отвлечено появлением Дженкинсона с двумя слугами тюремщика; они втащили в комнату человека высокого роста, одетого весьма изысканно, чьи приметы полностью совпадали с описанием злодея, пытавшегося увезти мою дочь.
– Вот он! – вскричал Дженкинсон, держа его за шиворот. – Поймали молодчика! Вот по ком тоскует Тайберн!
Увидев этого человека и Дженкинсона, который его держал, мистер Торнхилл так и отпрянул в ужасе. Он побледнел, как преступник, пойманный с поличным, и сделал движение, чтобы уйти;
– Что, хозяин, – воскликнул он, – или вы стыдитесь своих старинных приятелей, Дженкинсона и Бакстера? Ну, да вы, аристократы, так и норовите забыть старых друзей, а только мы вот не согласны вас забыть. Ваша честь, продолжал он, обращаясь к сэру Уильяму, – он признался во всем. Это и есть тот самый джентльмен, которого якобы так тяжело ранили, а он утверждает, что вся эта история – дело рук мистера Торнхилла, что этой вот господской одеждой снабдил его мистер Торнхилл и что он же дал карету. Они сговорились, чтобы Бакстер увез мисс Софью куда-нибудь в укромное местечко, там припугнул бы ее как следует, а между тем мистер Торнхилл явился бы туда как бы невзначай и принялся бы ее "спасать"; для вида он должен был скрестить шпаги с Бакстером, обратить его в бегство и таким образом предстал бы перед ней в привлекательной роли избавителя.
Тут сэр Уильям припомнил, что кафтан, в который был облачен арестованный, он, точно, не однажды видел на своем племяннике; остальные подробности подтвердил сам арестованный, обстоятельно рассказав обо всем и в заключение сообщив, что мистер Торнхилл неоднократно говорил ему о том, что влюблен в обеих сестер сразу.
– Господи! – воскликнул сэр Уильям. – Какую змею пригревал я все это время на своей груди! А ведь как он ратовал за правосудие! Ну, да он его получит сполна… Возьмите же его, господин тюремный надзиратель! Впрочем, стойте! Боюсь, что у меня нет юридических оснований, чтобы его задержать.
Тут мистер Торнхилл униженнейшим образом стал умолять дядю не слушать таких отъявленных негодяев, как эти двое, а допросить его собственных слуг.
– Ваши слуги! – воскликнул сэр Уильям. – Ничтожный человек! У вас нет более слуг; ну, да послушаем, что скажут эти люди, – позовите дворецкого!
Дворецкий вошел и, бросив взгляд на бывшего своего хозяина, сразу понял, что власть его кончена.
– Скажите, – сурово вопросил сэр Уильям, – доводилось ли вам когда видеть вашего хозяина в обществе вот этого малого, что вырядился в его платье?
– Осмелюсь доложить, ваша честь, – отвечал дворецкий, – тысячу раз; ведь это ж он ему всегда поставлял женщин.
– Как?! – воскликнул мистер Торнхилл. – Ты смеешь говорить это мне в глаза?
– Смею, – отвечал дворецкий, – и вам и кому угодно. Сказать по правде, молодой человек, никогда-то у меня душа к вам: не лежала, и я не прочь наконец высказать все, что у меня накипело.
– Ну, а теперь, – воскликнул Дженкинсон, – расскажите его чести все, что вы знаете обо мне.
– Хорошего мало, – отвечал дворецкий, – в тот вечер, когда дочь этого джентльмена обманом была залучена к нам в дом, вы были с теми, кто ее привез.
– Прекрасно! – вскричал сэр Уильям. – Хорошего же выставили вы свидетеля своей невиновности! Позорнейший отпрыск рода людского! И вот с каким отребьем водишь ты компанию! Однако, – продолжал он допрос, – вы сказали, господин дворецкий, что этот человек и привез дочь доктора Примроза к вашему хозяину?
– Ах нет, ваша честь, – отвечал дворецкий, – ее привез сам хозяин, а этот человек доставил священника, который совершил над ними мнимый обряд венчания.
– Увы, это так, – вскричал Дженкинсон, – и я не стану отпираться; таково было данное мне поручение, которое я, к стыду своему, выполнил.
– Великий боже! – воскликнул баронет. – Всякое новое доказательство его злодейства повергает меня в трепет! Теперь я вижу, что только трусость, самодурство и жажда мести повинны в преследовании, которому он подвергал это несчастное семейство. Прошу вас, господин тюремный надзиратель, освободите этого молодого офицера, я беру его на поруки и позабочусь о том, чтобы представить все дело в правильном свете перед судьей, направившим его в тюрьму, – кстати, мы с ним приятели. Но где же бедная жертва этого негодяя? Пусть явится и она сюда и обличит его. Я желаю знать, какие уловки употребил он на то, чтобы соблазнить ее. Попросите же ее сюда. Да где она?