Путешествие к вратам мудрости
Шрифт:
Несколько дней минуло с того утра, когда паренька обнаружили в кровати бездыханным, затылок его был расквашен статуэткой римской богини Минервы, и все подумали, что это дело рук его отца Чусеока, но тот решительно отверг обвинения, утверждая, что жестокую расправу над его сыном учинил слуга, прежде чем сгинуть во тьме ночи. Пусть сын позорил их при жизни, семейство не желало допустить, чтобы он бесчестил их и в смерти, для того Сюмин и явилась в мою мастерскую с заказом на стелу, которая подобающе отразила бы семейное истолкование случившегося.
– Недаром у вас такая репутация, – обронила она, глядя на мои работы, выставленные для заказчиков. – Говорят, вы настоящий умелец. У кого вы учились вашему искусству?
Я низко поклонился в ответ на похвалу,
– Ни у кого, госпожа Сюмин. Этими умениями я владею с детства, но, конечно, пришлось потрудиться, чтобы улучшить их. Работая с деревом и резцом, я чувствую себя как никогда спокойным и счастливым.
Она коснулась пальцами стелы, которую должны были забрать днем и установить на могиле девочки, растерзанной львом. Девочку я изобразил восходящей к небесам, а все животные, какие только есть на свете, кланялись ей смиренно, умоляя о прощении за то, что натворил своевольный выродок из их царства.
– Я хочу, чтобы стела была выше других, – сказала Сюмин, разгуливая по мастерской и присматриваясь к деревянным колодам с еще не снятой корой. – Скажем, пятнадцать футов высотой.
– Пятнадцать? – оторопел я. – Таких высоких я еще никогда не делал.
– Отлично. Именно такая мне и нужна.
– Вам не кажется, что это будет выглядеть немного…
– Немного как?
На языке у меня вертелось слово «нескромно», но я не решился произнести его вслух из боязни оскорбить Сюмин.
– Вам не под силу сделать такую стелу, Умелец?
– Силы я найду, – ответил я, подчиняясь ее воле. – На самом деле это весьма интересное задание.
– И я хочу, чтобы на фронтоне была вырезано лицо моего сына, каким оно выглядело, когда он бывал одержим.
– А юбки, которые он обожал носить? – спросил я без всякой задней мысли. – Их тоже добавить?
Она ударила меня по лицу с размаху, и, покачнувшись, я упал на пол; прижимая ладонь к щеке. Я старался понять, почему мой вопрос так сильно задел ее. В конце концов, я ничего не выдумал, парень действительно наряжался в юбки, а иногда я заставал его за растиранием жуков и клешней лобстера до состояния жидкой пасты, которую он использовал в качестве румян и краски для губ. Если я знал обо всем этом, то она уж и подавно. Опершись левой рукой на стол, где лежали мои кисти и где я вырезал ястреба с прутиками в клюве, предназначенными для плетения гнезда, я поднялся на ноги.
– Вы нарисуете моего сына увлеченным его любимыми занятиями, – сказала Сюмин, когда я выпрямился. – Охота, ловля рыбы, бег. Метание копья и дротика. Борьба. Восхождения на горные вершины.
– Конечно, госпожа Сюмин, – кивнул я, хотя ни разу не видел ее сына принимающим участие ни в чем подобном.
Словом, мне преподали урок: знай свое место. Я оглянулся на Лерато. Она стояла перед стелой, законченной тем утром по заказу недавно овдовевшего здешнего фермера-овцевода. Стела была довольно заурядной, но обрезанная наискось верхушка придавала ей изящество. В центре я поместил лицо усопшей в профиль, окружив портрет изображениями шитья, поскольку жена овцевода слыла превосходной швеей. А сверху вырезал три свечи, средняя погашенная, ибо покойница была матерью троих сыновей, один из которых погиб, свалившись в колодец.
И пусть стела не была самой оригинальной либо затейливой из моих работ, я радовался, что Лерато она понравилась. Когда она провела рукой по бороздкам, я почувствовал шевеление в глубине живота и обнаружил, что не могу глаз оторвать от этих длинных тонких пальцев, завидуя дереву, удостоенному столь нежного касания.
– Что с вами? – спросила Сюмин, ударив меня по плечу, однако на сей раз я не упал. – Вы раскраснелись. У вас лихорадка?
– Нет. – Тряхнув головой, я вернулся к привычной жизни. – Мои извинения, госпожа Сюмин, я отвлекся. – Оглядевшись по сторонам, я шагнул к противоположной стене мастерской, где стояла громадная необработанная колода. Судя по размеру, колода вполне соответствовала нуждам заказчицы – правда, прежде я подумывал распилить ее надвое и сделать две
Когда я провожал их, Лерато улыбнулась мне. Ее зубы сверкали белизной на фоне черной кожи.
– Вы это вырезали? – спросила она, указывая на стелу, которую до того разглядывала.
– Да, – ответил я, слегка заикаясь, – все, что здесь есть, вырезал я.
– Вы немножечко ниже, чем следовало бы, держите рукоятку резца, – продолжила Лерато. – Попробуйте держать резец чуть повыше и доверьтесь большому и указательному пальцам, пусть они поработают за вас. И быть может, ваши стелы станут еще лучше.
Я молчал, потрясенный и рассерженный тем, что какая-то молодая рабыня осмеливается меня поучать. Позднее я взглянул на стелу, о которой шла речь, и понял, что Лерато права. И мне есть над чем поработать.
Несколько дней я бился над рисунками для памятника сыну Сюмин и уже начал беспокоиться, не забракуют ли мою стелу и не заставят ли переделывать все заново, хотя прежде подобные сомнения были мне не свойственны. Обычно, принимаясь за исполнение заказа, я безоглядно погружался в этот процесс, напрочь забывая обо всем на свете. Теперь же мои мысли витали где-то далеко, и я попросту не мог сосредоточиться на работе.
Я влюбился.
Я и раньше интересовался девушками, и многие мне нравились, но ни одна не произвела на меня столь же глубокого впечатления, и как я ни пытался заняться своим ремеслом, в голове у меня была только эта девушка, эта взятая в плен рабыня. Я был готов запереть мастерскую и отправиться бродить по улицам в надежде внезапно столкнуться с ней на рыночной площади или у прилавков торговцев рыбой на берегу моря. Однако, прежде чем признать свое поражение и отказаться от стелы для Сюмин, я припомнил совет, что дала мне Лерато, и взялся за резец. Работая, я держал рукоятку повыше, и, к моему изумлению, образы начали формироваться сами собой. Да, лживые образы, но именно на таких настаивала мать убитого парня. Вскоре, много скорее, чем я ожидал, стела была закончена, и я гордился своим достижением, будучи уверенным, что воодушевила меня моя возлюбленная в самый что ни на есть переломный момент. И как было бы чудесно, если бы Лерато снова пришла в мою мастерскую и я показал бы ей то, что сотворил в ее честь.
Мой отец Ману всегда хотел, чтобы я стал солдатом, как и он, и сыграл свою роль в нескончаемых войнах, бушевавших вокруг царства Аксум [37] , но в конце концов отец, видимо, утратил всякую надежду на то, что я буду жить согласно его предписаниям. Думаю, ни о чем Ману не мечтал так страстно, как о том, чтобы меня зверски прикончили на поле боя, а он бы триумфально, водрузив на плечи мое тело, словно зарезанного ягненка, принес меня домой и опустил к ногам моей матери. Он обзывал меня лентяем, трусом, полумужчиной, но ни первым, ни вторым, ни третьим я не был, меня всего лишь куда более привлекало созидание, а не разрушение. Ману стыдился моих наклонностей, но я не мог быть не самим собой; во сне и наяву образы прокрадывались в мое сознание, и я пробовал воспроизвести их мелом в камне, дереве или металле. А то и самозабвенно чертил пальцами ног на песке, когда под рукой не было иных материалов. Люди, которых я никогда не видел, места, где я никогда не бывал, все это я воспринимал как непреложную реальность. А увидев тех людей и побывав в тех краях, я понял, что у меня нет иного выбора, кроме как воссоздать их, прежде чем они растворятся в небытии, словно сахар в воде.
37
Царство Аксум, существовавшее с I по X в., находилось на территории современной Эфиопии, Эритреи, Судана, Йемена и частично Саудовской Аравии.