Путешествие ко святым местам в 1830 году
Шрифт:
Но сколь ни мощно очарование, есть и против него заветная сила, подобная тем тайным словам, которые разрушали некогда самые грозные заклятия чародеев. Ступите на берег – и все исчезнет! Пройдите несколько шагов по тесным и мрачным улицам Галаты, взгляните на общую картину разрушения, повсюду поражающую взоры; вмешайтесь в шумную толпу всех племен, которые принесли в общий склад нового бытия своего одни только первобытные свои пороки, и нравственное негодование омрачит в глазах ваших красу природы.
Хотите ли еще более разочарования? – на быстром челноке переплывите в самый Царьград, о котором столько гласит молва, и что же первое вам представится? – смрадные неправильные закоулки, безобразные здания, обломки или выгоревшие участки вместо площадей. Одни только обширные базары,
Пера, жилище франков, еще могла бы несколько помирить нас с Царьградом своими зданиями, хотя выстроенными совершенно в азиатском вкусе, если только не отклоняться от главной, крестовой улицы, оживленной домами всех посланников; но она сделалась ныне добычей пламени. Приятно было видеть все царственные гербы Европы, стеснившиеся в одной шумной улице, и представителей стольких народов, старавшихся затмить друг друга великолепием; но еще лестнее была для русского величественная простота посольства нашего, которое без праздников, без суетного блеска господствовало не только над всеми миссиями в Пере, но и в Константинополе над племенем оттоманским.
Никогда дотоле имя наше не было в такой силе и славе на Востоке, и не один страх действовал на турок: пораженные успехом оружия, они еще более изумлены были великодушием победителей и с покорностью смирялись перед роковыми завоевателями, которые, по их словам, одни достойны были карать мусульман. Большая перемена произошла в народе в последнее десятилетие. Он уже не смотрел с диким фанатизмом на франков; напротив, старался перенимать их нравы и одежды, и безоружный европеец мог ходить свободно по базарам Царьграда, но за мундиром русских всегда стремилась любопытная толпа. Странно было встречать на улицах Перы статных ординарцев различных наших полков, идущих представляться посланнику, как будто в северной столице нашей. Но и Царьград в 1830 году имел вид только южной столицы России. Опытность и ласковое обращение бывшего там министра, мужественный вид и смелый дух чрезвычайного посланника давали сильный перевес делам нашим в Турции, и, казалось, не в уединенных казармах Рамис-чифлика, где таился грустный султан, но во дворце посольства русского решались судьбы империи Оттоманской.
По пятницам всегда можно было видеть сего некогда грозного владыку, и любопытная толпа стекалась около полдня в Рамис-чифлик, чтобы взглянуть на торжественное шествие Махмуда по внутренней галерее казарм в полковую мечеть. Но с переменою нравов и одежд оно утратило свое великолепие. Два ряда солдат гвардии, едва вышедших из малолетнего возраста, на которых лежала вся надежда оттоманская, стояли по обеим сторонам верхней галереи, начиная от покоев султанских, кругом четвероугольного здания, до противолежащей им мечети; молодые полковники и адъютанты, большею частью из любимцев султана и не старше двадцати лет, приводили в порядок нестройную толпу сию. Махмуд, не надеясь преодолеть упорства мусульман, в которых предрассудки утверждены были годами, окружил себя для большей безопасности молодежью в уединенном Рамисчифлике, который предпочитал многолюдному сералю, ибо там был бы он стеснен обычаями двора оттоманского,
При появлении султана музыка заиграла марш «Мальбруг в поход поехал»; двенадцать придворных чинов попарно открывали ход, с поникшей головой, сложив крестообразно руки. Перед ними шел начальник черных евнухов с обнаженной саблей, позади же еще двое с курящимся фимиамом, и наконец сам султан в сопровождении Рейс-эфендия, сераскира и других важных лиц. На нем была турецкая военная шинель оливкового цвета с капюшоном, шитая вся шелковой цифровкой и золотыми шнурками; две бриллиантовые звезды с полумесяцем украшали широкую грудь, и сей военный знак отличал почти всех его приближенных: высокая красная скуфья в виде митры, шитая золотом с богатейшим бриллиантовым пером, дополняла стройный наряд сего государя, в котором пышность Востока мешалась с европейской простотой. Правильный нос и большие черные глаза давали величественное выражение бледному лицу его; он медленно озирал толпу, слегка кивая головою, и в чертах его были написаны внутренняя тоска и убийственное сознание своего унижения. Таково было сие царственное шествие, более подобное торжеству погребальному. Глубокое впечатление производит на сердце зрелище земных владык, когда рука Провидения тяготеет над ними. Махмуд, окруженный древним великолепием сераля и всей пышностью оставленных им обрядов Востока, внушил бы только благоговение, свойственное величию царскому; но Махмуд, сокрушенный в сердце своей империи, исполненный вместе чувством своего бедствия и величия, Махмуд, наследник славы Муратов, Селимов и Солиманов, на котором в сей роковой миг лежала вся пошатнувшаяся судьба блистательной Порты, заставлял забыть потоки христианской крови, которые пролил, наполняя душу невольным возвышенным к нему участием.
Я нашел в Пере несколько товарищей двухлетнего похода и радостно обнял молодого Бахметева, с которым делил много сладких и горьких минут, под Шумлой и в Адрианополе. Отрадно было в его дружеской беседе посещать живописные окрестности. Вспоминая военную жизнь, мы на борзых конях носились с ним по красным берегам Боспора, и часто посреди великолепнейшего зрелища природы мысль о минувшем или о минувших затмевала в наших взорах сии картины, и мы задумчиво останавливали коней своих над поморьем, стремясь духом в далекую родину. Тогда чувствительнее был сердцу обет мой.
Но я всего более любил посещать с ним большое поле мертвых; кладбище сие, которого каждый кипарис осеняет мраморную чалму, вверенную его тени, служит лучшим гульбищем для жителей Перы. Мрак и тишина его вместе с очаровательными видами Боспора и Анатолии, которые прорезываются сквозь просеки густой рощи, производили глубокое впечатление на сердце. Быть может, сходство кипарисов с мастистыми елями, напоминая дремучие боры родины, влекло меня в погребальную тень их. Быть может, нынешнее состояние Царьграда, где все клонится к обширной могиле, разрытой над прахом Византии, для другого отживающего царства, быть может, дух времени и места, невольно действующий на странников, направлял меня к сему тихому пристанищу в той земле, где мертвые лучше живых.
Древности
Я не искатель древностей и не с такой целью предпринял странствие. Довольно путешественников прежде меня уже описали остатки Византии; но я не умолчу о тех впечатлениях, которые произвели на мое сердце знаменитые развалины, встречавшиеся на пути к Иерусалиму. У каждого свои чувства, свой образ мыслей, и потому может встретиться что-нибудь новое и занимательное в их излиянии при зрелище памятников великих, от времени до времени посещаемых любопытными разного племени и века.
Следы древней Византии рассеяны и смешаны с новейшими развалинами столицы, и много надобно времени, чтобы подробно их осмотреть; по главным из них можно иметь ясное понятие и об остальных, ибо их только шесть разных родов: храмы и дворцы, столбы и колодцы, водопроводы и стены. Но дворцы, которых именем величают частные домы вельмож византийских, устоявшие посреди обломков, представляют ныне любопытству только одни голые стены, подобно Велисариеву у городских стен и двум другим на ристалище и близ водопровода Валентова.