Путешествие на «Тригле»
Шрифт:
Действительно, студент написал работу: «Особенности скелета слона».
«Вот, — говорит, — в углу кости. Слон».
«Откуда вы его взяли?» — спрашиваю.
«Выкопал».
«Где?»
«Тут, в Ленинграде».
Я решил, что парень врет или сумасшедший. Обиделся и ушел. Так статьи и не написал. А потом узнал: чистая правда. Только послушайте, какая история.
До войны в Ленинграде был слон. Очень знаменитый слон, вернее, слониха — Бетти. А этот парень был юннатом и часто ходил в зоопарк. Можно сказать, они с Бетти были
Я покачал головой.
— Не очень. Даже наоборот — печальная история. Человек и слон… Как вам вообще пишется?
— Так себе. Плохо начинаю. Иной раз интереснейший факт, замечательные люди, а начну писать — скукота. Для меня самое трудное — начало придумать, зацепку. А для вас?
Я вздохнул:
— Конечно, зацепку. Поверить в свои силы еще нужно. Обязательно…
Я мало рисовал. Мне казалось: ну что рисовать?
Дельфин удрал. Осьминоги и трепанги в Черном море не водятся. Рыб в бухте?
Я взял альбом, сел под скалой и нарисовал по памяти все, что случилось в эти дни.
Я нарисовал, как буксиры тащат огромный кран с наклонной стрелой. Как плавает посреди бухты на боку «Садко».
Нарисовал похожие на пчелиные соты известковые стены Эски Кермена, выдолбленные изнутри скалы, и черные входы в подземелья среди зеленых кустов кизила.
Еще я нарисовал Рощина-второго. Он стоял на берегу моря и тоскливо всматривался из-под руки вдаль. Он ждал, не вернется ли дельфин.
ДАВНЕНЬКО Я НЕ РИСОВАЛ ЧЕЛОВЕКА!
Когда я кончил рисовать Рощина, около скалы появилась женщина-корреспондент. На руках у нее была кошка.
— Вот, нашла на берегу, — сказала она. — Это ваш кот? Лагерный? Чуть не утонул.
— Наш, — ответил я. — Только кошки не тонут, они боятся воды. Отнесите Немцеву, это его кот.
И женщина ушла.
Все было готово к постановке дома. Не было только Павлова.
— Везет! Везет! — раздалось однажды около нашей палатки.
Мы с Марленом выскочили наружу. Мимо нас пробегали полуголые водолазы.
— Кто везет? — спросил Марлен.
— Павлов! Оператора! Бежим!
Мы побежали.
По дороге спускался к бухте грузовой «газик». За ним тянулось желтое облако пыли. «Газик» доехал до палаток и остановился. Из кабины вылез Павлов.
— Пожалуйста. Прошу вас! — сказал он.
Показался
— Знакомьтесь, — сказал, обращаясь ко всем, Павлов, — кинооператор Центральной студии. Будет работать у нас.
Человек повернулся, и я ахнул. Тот самый киношник, который снимал Телеева с осьминогом! Мой Главный киношник.
Я толкнул Марлена в бок.
— Помнишь? — спросил я его шепотом. — Шхуна. Взрыв мины. Рыбы под водой… Это ведь тот самый!
— Ага.
МАРЛЕНА НИЧЕМ НЕ УДИВИШЬ!
— Где мне располагаться? — спросил Главный киношник.
— В палатке, вместе с художником.
Павлов подтолкнул меня:
— Вот он.
— А мы знакомы, — сказал Главный киношник. — Я очень хорошо помню вас по Тихому океану. Вы еще советовали мне изменить сценарий.
— Да, это я.
Я помог ему перенести сумки в палатку.
— И я вас тоже знаю, — сказал Главному киношнику Марлен. — Помните, вы снимали фильм — взрыв мины под водой? Тут, на Черном море.
— Я много что снимал, — устало сказал киношник, и я вдруг увидел, что он здорово постарел. — Может быть, и был взрыв мины.
— Вы все еще снимаете морских животных? И бываете часто за границей?
— Как вам сказать… В общем, нет. Бросили на «Фитиль». Знаете, такие сатирические фильмы. Бичую недостатки.
— А-а-а…
ВОТ ОН УЖЕ И НЕ ГЛАВНЫЙ!
Я решил называть его для себя теперь просто Киношником.
— А почему вы тогда здесь? Тут нет никаких недостатков.
— Попробую тряхнуть стариной: снять документальную ленту. У вас тут надолго затянется?
— Экспедиция рассчитана на месяц. Но дом поставят завтра-послезавтра.
Киношник сел на раскладушку и стал расшнуровывать ботинки. Ботинки у него были отличные — прессованная подошва с шипами и медные блямбы вместо пистонов.
И носки хорошие. И костюм.
ТОЛЬКО САМ ОН ПОПЛОШАЛ.
Прежде чем погрузить дом, опустили вольер.
Это было громадное круглое сооружение вроде циркового шатра. Большой сетчатый цилиндр. Его поддерживали на воде пустые бочки. Бочки затопили, и вольер погрузился.
Можно было начинать постановку дома.
Мы собрались у лебедки. Она стояла под навесом на берегу и была похожа на горбатого рыжего медведя. Наступил торжественный момент.
Павлов подумал и сказал:
— Пошел!
Мне казалось, что он должен сказать по случаю первого погружения дома речь. Или разбить о лебедку бутылку, как это делают при спуске корабля.
Но он просто сказал: «Пошел!»
Завыли электромоторы, скрипнули шестерни. Лебедка ожила. Скрипнул и двинулся с места канат.
Я стоял метрах в десяти от него и смотрел, как он натягивается, ползет, исчезает внутри лебедки. Она поглощала его. Большой барабан, вращаясь, наматывал канат виток за витком.