Путешествие на Запад. Том 2
Шрифт:
28
Бэйе – буддийские священные книги.
Буддийская троица, или три драгоценности буддизма. – Под тремя драгоценностями буддизма подразумеваются: Будда, его учение и монашество. Эти три драгоценности обожествлены и почитаются как божества.
Осмотрев все, Великий Мудрец спустился на облаке вниз.
– Учитель, – сказал он. – Это действительно монастырь, и будет очень хорошо, если мы попросимся туда на ночлег.
Трипитака подстегнул коня, и вскоре наши путники очутились около ворот монастыря.
– Учитель, а что это за монастырь? – поинтересовался Сунь У-кун.
– Какой же ты странный, – сказал на это Трипитака. – Я ведь только что остановил коня и не успел даже вынуть ноги из стремян, а ты спрашиваешь, что это за монастырь.
– Вы ведь с юности монах, – сказал Сунь У-кун, – и прежде чем изучить священное писание, в свое время должны были, конечно, изучать конфуцианские книги. Следовательно, вы человек образованный. Поэтому-то вам и оказал свою милость Танский император, а вы не можете разобрать даже таких крупных иероглифов!
– Ах ты подлая обезьяна! – вышел из себя Трипитака. – Ты сам не знаешь, что говоришь. Я очень спешил, все время подстегивал коня, а так как лицо мое было обращено на Запад, то лучи солнца ослепили меня. Кроме того, эти иероглифы над воротами покрыты пылью и грязью и их почти не видно. Вот почему я не заметил их.
Услышав это, Сунь У-кун сделал магическое движение, сразу стал выше на два с лишним чжана и, стерев рукой пыль с иероглифов, сказал:
– Ну, учитель, теперь читайте.
Над воротами была надпись из пяти иероглифов, которая гласила: «Монастырь драгоценного леса, построенный по высочайшему повелению». Приняв свой обычный вид, Сунь У-кун спросил:
– Учитель, а кто пойдет проситься на ночлег?
– Я пойду, – отвечал Трипитака. – У всех у вас чересчур уж безобразные физиономии, да и разговаривать вы вежливо не умеете. Вдобавок ко всему вы слишком заносчивы и характер у вас прескверный. Обидно будет, если из-за какой-нибудь стычки нас не пустят на ночлег.
– Ну, в таком случае не о чем больше толковать, – сказал Сунь У-кун, – и впрямь будет лучше, если вы сами пойдете.
Трипитака положил свой посох, снял головной убор, поправил на себе одежду и, молитвенно сложив руки, вошел в монастырь. Здесь, за перилами, покрытыми красным лаком, он увидел восседавших на высоком постаменте богов – хранителей ворот. Они были сделаны из глины и имели величественный и грозный вид.
С лицом железным он и бородой стальною,Из глины слеплен, но живой на вид,Казалось, что другой искусною рукоюИз сплавов дорогих прекрасно был отлит;С глазами круглыми стоял он грозный справа;Его ладонь – горой и, словно медь, красна;А тот, что слева встал, вздымает величавоОгромный свой кулак, чернее чугуна.Их золотых кольчуг мерцают переливы,Развеял ветер ленты по плечам.Видать, –Увидев все это, Трипитака только головой покачивал да тяжело вздыхал.
«Если бы у нас в Китае, – думал он, – лепили из глины таких божеств, возжигали перед ними фимиам и возносили молитвы, мне не пришлось бы идти на Запад».
Не переставая вздыхать и продвигаясь дальше, Трипитака достиг вторых ворот и здесь увидел статуи четырех небесных стражей: Чиго, Довэнь, Цзэнчан и Гуан-му [29] , которые управляли ветром и дождем в четырех странах света – на востоке, севере, западе и юге. Пройдя вторые ворота, Трипитака увидел четыре огромные сосны. Каждая из них своей пышной, зеленой кроной напоминала раскрытый зонт. Впереди виднелся храм Будды. Почтительно сложив ладони рук, Трипитака стал отбивать земные поклоны. Затем он обогнул статую Будды и, пройдя к задним дверям, увидел картину с изображением сидящей к нему спиной бодисатвы Гуаньинь, переправляющейся в Южное море. Вокруг, на стенах, была лепка, сделанная искусными мастерами. Лепка изображала море, легких рыбок, выскакивающих из воды, креветок, крабов, черепах. Пораженный представившейся ему красотой, Трипитака снова стал тяжело вздыхать, приговаривая: «Как обидно! Даже рыбы почитают Будду, почему же люди не стремятся к самоусовершенствованию?»
29
Чиго, Довэнь, Цзэнчжан, Гуан-му – четыре небесных князя.
Его грустные размышления прервал неожиданно появившийся монах. Увидев Трипитаку и решив по его благородной осанке и необычным манерам, что перед ним не простой человек, монах подошел к Трипитаке и, почтительно кланяясь ему, спросил:
– Откуда прибыли, учитель?
– Ваш покорный слуга, – отвечал Трипитака, – прибыл из Китая и по указу Танского императора следует в Индию, чтобы поклониться Будде и получить священные книги. На пути нам попался ваш монастырь, а поскольку время сейчас позднее, мы решили попроситься к вам на ночлег.
– Вы не обижайтесь на меня, учитель, – отвечал на это монах. – Я всего лишь подметальщик и звонарь. Настоятель сейчас у себя. Пойду доложу ему о вас. Если он разрешит, я вернусь и приглашу вас. Если откажет, – не обессудьте.
– Простите, что доставил вам столько хлопот, – стал извиняться Трипитака.
Монах поспешил в келью настоятеля.
– Почтенный отец, – доложил он, – в монастырь пришел какой-то человек.
Услышав это, настоятель быстро оделся, поправил на себе головной убор пилу [30] и, накинув рясу, поспешил навстречу гостю.
30
Пилу – особый головной убор буддийских монахов.
– А что за человек пришел, тебе неизвестно?
– Взгляните, он стоит перед главным храмом, – отвечал служитель.
Трипитака стоял, прислонившись к воротам, с непокрытой головой, одетый в буддийскую одежду, сшитую из двадцати пяти полос разной материи. На ногах его были особые, монашеские, туфли, насквозь промокшие и покрытые грязью.
– Мало, видно, били тебя! – разгневался настоятель, обращаясь к монаху. – Ты что же, не понимаешь, что я имею священнический сан и могу встречать только сановных людей, приезжающих сюда возжечь фимиам, Зачем же ты вводишь меня в заблуждение? Ты только взгляни на его физиономию, и сам увидишь, что он не отличается особой честностью. Скорее всего это просто бродячий монах. А сейчас время позднее, вот он и решил напроситься к нам на ночлег. Да разве можем мы пустить его? Сказал бы ему, чтобы пристроился где-нибудь под верандой в передних помещениях, вместо того чтобы беспокоить меня!
С этими словами он повернулся и ушел обратно. Трипитака все это слышал, и глаза его наполнились слезами.
«Ну что я за несчастный человек! Правильно говорят люди: «Покидающие родные места подвергаются презрению», Я с малых лет покинул мир и постригся в монахи. Я никогда не поклонялся кумирам, не ел скоромного, не имел дурных мыслей. При чтении священных книг не таил в душе злобы или дурных побуждений. Я никогда не разрушал кирпича или черепицы на крышах храмов Будды и никогда не повредил позолоты на лицах священных архатов. И, несмотря на все это, я все же очень несчастный человек! Не знаю, в каком перевоплощении я согрешил перед небом и землей и за что небо посылает мне всю жизнь злых людей! Ну ладно! Можно было отказать нам в ночлеге – и дело с концом. Но зачем говорить такие оскорбительные слова и предлагать нам устраиваться где-то под верандой! Хорошо еще, что этого не слышал Сунь У-кун. Попробовал бы ты сказать все это ему, он угостил бы тебя своим посохом, осталось бы от тебя одно мокрое место! Ну, хватит! – сказал он тут. – Недаром говорит пословица: «Для людей прежде всего необходимо знание обрядов и музыки». Пойду попрошу его еще. Посмотрим, что он скажет».