Путешествие в Икстлан
Шрифт:
Я сказал, что что бы там я ни делал прошлой ночью, все это было продуктом моего страха, а не результатом настроения, контроля и отрешенности.
– Я это знаю, – сказал он, улыбаясь. – и я хотел показать тебе, что ты способен подстегнуть себя к тому, чтобы выйти из своих границ, если ты находишься в соответствующем настроении. Страх загнал тебя в настроение воина, но сейчас, когда ты знаешь об этом, все, что угодно, может служить тебе, чтобы войти в него.
Я хотел с ним спорить, но мои мысли не были достаточно ясны. Я чувствовал необъяснимое раздражение.
– Удобно
– Я сказал, что понял то, о чем он говорит, и, однако же, чувствую, что было бы глупым пытаться приложить его учение к повседневной жизни.
– Настроение воина требуется для каждого отдельного поступка, – сказал он. – иначе становишься рассеянным и неуклюжим. В жизни нет такой силы, в которой отсутствовало бы это настроение. Посмотри на себя. Все обижает и огорчает тебя. Ты хнычешь и жалуешься, и чувствуешь, что каждый заставляет тебя плясать под свою дудку. Ты – листик, отданный на волю ветра. В твоей жизни нет силы. Что за отвратительное чувство, должно быть!
Воин, с другой стороны, является охотником. Он рассчитывает все. Это контроль. Но после того, как его расчеты окончены, он действует. Он отступается. Это отрешение. Воин не является листиком, отданным на волю ветра. Никто не может его толкнуть. Никто не может заставить его поступать против самого себя или против того, что он считает нужным. Воин настроен на выживание. И он выживает наилучшим способом из всех возможных.
Мне нравились его мысли, хотя я думал, что они нереалистичны. Для того сложного мира, в котором я жил, они казались слишком упрощенными.
Он рассмеялся над моими возражениями, а я настаивал на том, что настроение воина, вероятно, не сможет мне помочь преодолеть чувство обиды или действительного вреда, наносимого поступками окружающих меня людей. Как, например, в том гипотетическом случае, когда на тебя нападает жестокий и злобный человек, по своему положению обладающий властью.
Он взревел от смеха и согласился, что мой пример уместен.
– Воину может быть нанесен физический вред, но он не может быть обижен, – сказал он. – для воина нет ничего обидного в поступках окружающих людей. До тех пор, пока он сам находится и действует в нужном настроении.
Предыдущей ночью ты сам не был обижен львом. Тот факт, что он гнался за нами, не рассердил тебя. Я не слышал, чтобы ты ругал его, и я не слышал, чтобы ты говорил, что он не имеет права следовать за нами. А по всему тому, что ты о нем знаешь, он мог быть жестоким и злобным львом. Но это не входило в твои соображения, когда ты старался избежать его. единственная вещь, которая удерживалась в твоем уме – это выжить. И это ты сделал очень хорошо.
Если бы ты был один, и лев, поймав тебя, изуродовал бы тебя до смерти, то тебе бы и в голову не пришло жаловаться на него или чувствовать себя оскорбленным его поступками.
Настроение воина не так легко переходит в твой или чей-либо еще мир. Оно нужно тебе для того, чтобы прорваться через всю
Я объяснил свой ход рассуждений. Лев и окружающие меня люди находились не на одной доске, потому что я знал интимные побуждения людей в то время, как я ничего не знал о таковых у льва. Что обижало меня в поступках окружающих людей, это то, что они действовали злобно и знающе.
– Знаю, знаю, – сказал дон Хуан терпеливо. – достичь настроения воина – не простое дело. Это революция. Рассматривать льва и водяных крыс и окружающих нас людей, как равных, является великолепным поступком духа воина. Для этого нужна сила.
12. Битва силы
Четверг, 28 декабря 1961 года.
Мы начали свое путешествие очень рано утром. Мы ехали на юг, а затем на восток к горам. Дон Хуан принес тыквенные фляги с пищей и водой. Мы поели в моей машине, прежде чем отправились в поход.
– Держись ближе ко мне, – сказал он. – это неизвестный для тебя район и здесь нет нужды рисковать. Ты идешь на поиски силы, и все, что ты делаешь, идет в счет. Следи за ветром, особенно к концу дня. Следи за тем, когда он меняет направление и меняет свое положение таким образом, чтобы я всегда заслонял тебя от него.
– Что мы собираемся делать в этих горах, дон Хуан?
– Ты охотишься за силой.
– Я имею в виду, что мы в частности будем делать?
– Когда дело идет об охоте за силой, не может быть никакого плана. Охотиться за силой или охотиться за дичью – это одно и то же. Охотник охотится на то, что подставляет себя ему, поэтому он всегда должен находиться в состоянии готовности.
Ты знаешь о ветре, и сейчас ты можешь охотиться за силой, находящейся в ветре, самостоятельно. Но есть другие вещи, о которых ты не знаешь, которые, как и ветер, являются центром силы в определенное время и в определенных местах.
Сила – очень любопытная штука, – сказал он. – невозможно взять ее и сказать, что это действительно есть. Это чувство, которое имеют об определенных местах. Сила является личной. Она принадлежит кому-нибудь одному. Мой бенефактор, например, мог сделать человека смертельно больным, просто посмотрев на него. Женщины дурнели, если он бросит на них взгляд. Однако же, он не делал людей больными все время, но только тогда, когда его личная сила в этом участвовала.
– Как он выбирал того, кого он собирался сделать больным?
– Этого я не знаю. Он сам не знал. С силой всегда так. Она командует тобой, и в то же время она повинуется тебе.
Охотник на силу ловит ее, а затем накапливает ее, как свое личное достояние. Таким образом личная сила растет и можно найти такие случаи, когда воин имеет так много личной силы, что становится человеком знания.
– Как накапливают силу, дон Хуан?
– Это опять-таки другое чувство. Оно зависит от того, какого сорта личностью обладает воин. Мой бенефактор был человеком жесткой природы. Через это чувство он и накапливал силу. Все, что он делал, было сильным и прямолинейным. Он оставил мне память о чем-то, проламывающимся сквозь вещи. И все, что с ним случалось, происходило таким же манером.