Путешествие в Икстлан
Шрифт:
Должно быть, на лице у меня отразилось сомнение, потому что затем он стал объяснять мне, что он пил в молодости, но затем однажды просто бросил это.
– Люди вряд ли даже понимают, что мы можем выбросить из нашей жизни все что угодно в любое время. Просто вот так. – он щелкнул пальцами.
– Ты думаешь, что можно бросить курить или пить так легко? – спросил я.
– Конечно! – сказал он с большим убеждением. – курение и пьянство – это ничто, совсем ничто, если мы хотим их бросить.
В этот момент автоматическая
– Слышишь это! – воскликнул дон Хуан с сиянием в глазах. – кипяток согласен со мной.
Затем он добавил после паузы:
– Человек может получать согласие от всего вокруг него.
В этот критический момент кофеварка издала поистине гортанный звук. Он взглянул на кофеварку и сказал: – благодарю вас, – кивнул головой, а потом расхохотался.
Я опешил. Его смех был немножко чересчур громкий, но мне искренне все это нравилось.
Затем моя первая реальная сессия с моим «информатором» закончилась. Я сказал ему, что мне нужно навестить некоторых друзей, и что я был бы рад повидать его снова в конце следующей недели.
– Когда ты будешь дома? – спросил я.
Он пристально рассматривал меня.
– Когда ты приедешь, – заметил он.
– Я не знаю точно, когда я приеду.
– Тогда просто приезжай, не заботься.
– Но что, если тебя не будет дома?
– Я буду там, – сказал он, улыбаясь, и пошел прочь.
Я побежал за ним и спросил его, не будет ли он возражать, если я привезу с собой фотоаппарат, чтобы сфотографировать его и его дом.
– Об этом не может быть и речи, – сказал он с гримасой.
– А как насчет магнитофона? Будешь ты возражать против этого?
– Боюсь, что и такой возможности тоже нет.
Я почувствовал себя раздраженным и стал горячиться. Я сказал, что не вижу логической причины его отказа.
Дон Хуан отрицательно покачал головой.
– Забудь это, – сказал он с силой. – и если ты еще хочешь видеть меня, никогда не говори об этом опять.
Я выставил последнее слабое возражение. Я сказал, что фотоснимки и магнитофонные записи являлись бесценными для моей работы. Он сказал, что есть только одна вещь, которая бесценна для всего, что мы делаем. Он назвал ее «дух».
– Нельзя обойтись без духа, – сказал он. – а у тебя его нет. Горюй об этом, а не о фотоснимках.
– Что ты?..
Он прервал меня движением головы и вернулся на несколько шагов.
– Обязательно возвращайся, – сказал он мягко и помахал мне на прощание.
2. Стирание личной истории
Четверг, 22 декабря 1960 года
Дон Хуан сидел на полу около двери своего дома спиной к стене. Он перевернул деревянную молочную флягу и попросил меня садиться и чувствовать себя, как дома. Я предложил ему пачку сигарет, которую я привез. Он сказал, что не курит, но подарок принял.
Я спросил его, не мешаю ли я его нормальному распорядку. Он взглянул на меня с какой-то гримасой и сказал, что у него нет никакого распорядка и что я могу оставаться с ним до вечера, если хочу.
Я приготовил несколько опросных листов по генеалогии и родовым отношениям, и я хотел заполнить их с его помощью. Я составил также по этнографической литературе длинный список культурных черт, которые, как считалось, присущи индейцам этого района. Я хотел пройтись по списку вместе с ним и отметить все вопросы, которые были знакомы для него.
Я начал с опросных карт родовых отношений.
Как ты называл своего отца? – спросил я.
– Я называл его папа, – сказал он с очень серьезным лицом.
Я почувствовал легкое раздражение, но продолжал, думая, что он не понял.
Я показал ему опросный лист и объяснил, что один пропуск там оставлен для отца, а один – для матери. Я привел пример различных слов, которые используются в английском и испанском языках для того, чтобы называть отца и мать.
Я подумал, что, может быть, мне следовало начать с матери.
– Как ты называл свою мать? – спросил я.
– Я называл ее мама, – заметил он очень наивным тоном.
– Я имею в виду, какие другие слова ты использовал для того, чтобы назвать своего отца или мать? Как ты звал их? – сказал я, пытаясь быть терпеливым и вежливым. Он почесал голову и посмотрел на меня с глупым выражением.
– Ага, – сказал он. – тут ты меня поймал. Дай-ка мне подумать.
После минутного замешательства он, казалось, вспомнил что-то, и я приготовился записывать.
– Ну, сказал он, как если бы он был захвачен серьезной мыслью. – как еще я звал их? Я звал их эй-эй, папа! Эй-эй, мама!
Я рассмеялся против своего желания. Его выражение было действительно комичным, и в этот момент я не знал, то ли он был очень хитрый старик, который морочил мне голову, то ли он был действительно простачком. Используя все свое терпение, я объяснил ему, что это очень серьезный вопрос и что для моей работы очень важно заполнить все эти бланки. Я старался, чтобы он понял идею генеалогии и личной истории.
– Как звали твоего отца и твою мать? – спросил я. Он взглянул на меня ясными и добрыми глазами.
– Не трать время на эту муру, – сказал он мягко, но с неожиданной силой.
Я не знал, что сказать. Казалось, кто-то другой произнес эти слова. За секунду до этого он был ошарашенным глупым индейцем, чесавшим свою голову, и уже через мгновение он сменил роль. Я был глупым, а он смотрел на меня неописуемым взглядом, в котором не было ни раздражения, ни неприязни, ни ненависти, ни сожаления. Его глаза были добрыми, ясными и пронизывающими.