Путешествие в Икстлан
Шрифт:
– Почему ты злишься? – спросил он.
Я проанализировал свои чувства и реакции. Причины для того, чтобы злиться, действительно не было.
Он вновь настоятельно потребовал, чтобы я посмотрел ему в глаза и рассказал о «необыкновенном соколе». Теперь он выразился иначе: раньше он говорил «очень необычная птица», а в этот раз сказал «необыкновенный сокол». Это соответствовало изменению, происшедшему в моем собственном настроении. Меня внезапно охватила печаль.
Он прищурился так, что его глаза превратились в узенькие щелки, и сказал, что «видит» очень необычного сокола. Слова его звучали с каким-то особенным драматизмом. Он трижды
– Ты помнишь его?
Ничего подобного я не помнил.
– А что в этом соколе необыкновенного? – спросил я.
– Это ты должен мне сказать, – ответил дон Хуан.
Я настаивал на том, что понятия не имею, о чем идет речь, и, соответственно, рассказывать мне нечего.
– Не нужно со мной бороться! – сказал дон Хуан. – Борись с собственной вялостью и вспоминай.
Какое-то время я совершенно серьезно старался его раскусить. Но мне пришло в голову, что точно так же можно было бы попытаться вспомнить.
– Когда-то ты видел множество птиц, – намекнул дон Хуан, как бы давая мне ключ.
Я сказал, что в детстве жил на ферме и подстрелил не одну сотню птиц.
Дон Хуан заявил, что в этом случае мне будет несложно вспомнить всех необычных птиц, на которых я охотился. Он вопросительно смотрел на меня, словно это была решающая подсказка.
– Птиц было столько и я охотился так много, – сказал я, – что ничего не могу о них вспомнить.
– Это – особенная птица, – произнес он почти шепотом. – Эта птица – сокол.
Я снова начал вычислять, к чему он ведет. Дразнит? Или говорит серьезно? После длинной паузы он снова велел мне вспоминать. Я почувствовал, что мне не остается ничего другого, как только вступить в игру.
– Ты говоришь о соколе, на которого я охотился? – спросил я.
– Да, – прошептал он, закрыв глаза.
– То есть это произошло, когда я был мальчишкой?
– Да.
– Но ты говоришь, что видишь сокола перед собой сейчас.
– Вижу.
– Что ты пытаешься со мной сделать?
– Пытаюсь заставить тебя вспомнить.
– Что вспомнить? Ради Бога!
– Сокола, быстрого, как свет, – сказал он, глядя мне в глаза.
Я почувствовал, что сердце мое замерло.
– Теперь смотри на меня, – велел он.
Но я не смотрел. Его голос едва до меня доносился. Я был ошеломлен воспоминанием, которое полностью овладело моим существом. Белый сокол!
Началось все с того, что, подсчитывая своих леггорнских цыплят, дед приходил в бешенство. Цыплята регулярно исчезали самым досадным образом. Дед лично организовал и осуществил тщательнейшее дежурство, и после нескольких дней наблюдения мы наконец заметили, как большая белая птица уносила в когтях молоденькую курочку. Птица действовала очень быстро и четко знала, что делает. Она выскользнула из-за деревьев, схватила курочку и скрылась сквозь просвет между ветвями. Все произошло настолько быстро, что дед едва успел заметить, но я рассмотрел, что это был сокол. Дед сказал, что если это действительно так, то сокол должен быть альбиносом.
Началась кампания по охоте на сокола-альбиноса, и дважды я думал, что он у меня в руках. Он даже выпускал из когтей добычу, но каждый раз уходил. Он был слишком быстр для меня. И очень умен, потому что на ферму моего деда охотиться больше не прилетал.
Я бы забыл о нем, если бы дед постоянно не напоминал мне. Два месяца я преследовал белого сокола по всей долине, в которой мы жили. Я изучил
Только однажды за два месяца войны с белым соколом мне удалось подобраться к нему близко. Целый день я его выслеживал и очень устал. Присев отдохнуть под эвкалиптом, я заснул. Разбудил меня внезапно раздавшийся над головой соколиный крик. Не двигаясь, я открыл глаза и увидел высоко в ветвях эвкалипта белую птицу. Это был сокол-альбинос. Преследование закончилось. Выстрел предстоял трудный: я лежал на спине, а сокол сидел, повернувшись ко мне хвостом. Я воспользовался внезапным порывом ветра, чтобы поднять свое длинное ружье двадцатого калибра и прицелиться. Я хотел дождаться, пока птица повернется и взлетит, тогда бы я не промахнулся. Но сокол не шевелился. Чтобы подстрелить сокола в том положении, в котором он сидел, нужно было прицелиться получше, а для этого я должен был подвинуться, но в этом случае сокол наверняка бы ушел, потому что был слишком быстрым. Я решил, что правильнее будет ждать. И я ждал бесконечно долго. Может быть, на меня подействовала длительность ожидания, а может – уединенность места, где кроме меня и сокола не было никого, но вдруг вверх по моему позвоночнику пробежал холодок, я встал и совершил совершенно неожиданный поступок – я ушел. Ушел, ни разу не оглянувшись, чтобы посмотреть – улетела птица или по-прежнему сидит на ветке.
Я никогда не придавал особого значения своему заключительному поступку в этой истории с белым соколом. Ведь я убил десятки соколов. На ферме, где я рос, охота на птиц и самых различных животных была делом совершенно естественным.
Дон Хуан внимательно выслушал мой рассказ о белом соколе.
– Откуда ты о нем узнал? – спросил я.
– Я увидел его, – ответил он.
– Где?
– Прямо здесь, перед тобой.
Я не был настроен спорить и спросил:
– Что все это значит?
Он ответил, что белая птица вроде этой – знак и отказ от того, чтобы в нее стрелять, был единственным правильным решением.
– Смерть ненавязчиво предупредила тебя, – с таинственным видом произнес дон Хуан. – Она всегда приходит как холод в позвоночнике.
– О чем ты говоришь? – нервно спросил я.
Он в самом деле действовал мне на нервы своей мистической болтовней.
– Ты много знаешь о птицах, – сказал он. – Ты убил их слишком много. Ты знаешь, как нужно ждать. Ты часами неподвижно ждал. Я знаю. Я вижу.
От его слов все мои мысли и чувства пришли в полнейший беспорядок. Я подумал, что больше всего меня раздражает та уверенность, с которой он делает свои заявления. Эта догматическая однозначность была для меня невыносимой, тем более что речь шла о том, что касалось только меня и моей жизни и в чем я сам не был уверен. Дон Хуан наклонился ко мне, но я был настолько подавлен, что не замечал этого, пока он что-то не прошептал мне в самое ухо. Сперва я не понял, и ему пришлось повторить. Он велел мне как бы невзначай обернуться и взглянуть на камень слева от себя. Он сказал, что моя смерть сидит там и смотрит на меня, и если я по его сигналу поверну голову, то, возможно, смогу ее заметить.