Путешествие в некоторые отдаленные страны мысли и чувства Джонатана Свифта, сначала исследователя, а потом воина в нескольких сражениях
Шрифт:
Откуда же взялось это странное определение?
Молния прорезалась и бросила неожиданный свет в самые глубины духа Свифта. Через десяток лет объяснил сам себе Свифт, что это значит – «беспомощен, как слон», – и можно ли не увидеть в этой изумительной формуле зародыш мысли о Гулливере среди лилипутов? Но сейчас он лишь роняет эту формулу – мимоходом, ворчливо, удивленно, подчиняясь необходимости сказать именно так, только так.
Долго ли искать иллюстрации к «беспомощности слона»?
В плане комическом
Он был милейшее существо, этот долговязый, голубоглазый, ленивый ирландец, но как он мучил Свифта! В каждом почти письме возвращается Свифт к теме Патрика. Комнат не подметает, камин забывает топить, почему-то в припадке аккуратности убирает чернила, как раз когда Свифт должен писать, все поручения путает, не прочь он и выпить, и однажды, уйдя с ключами и не вернувшись вовремя, вынуждает Свифта искать ночлега под чужой кровлей. И с какой беспомощно-комической яростью обрушивается Свифт на Патрика в своем монологе, превосходящей подчас ярость, направленную на Уортона и Мальборо… Увы, пришлось Патрика в конце концов уволить.
Была, однако, и другая иллюстрация «беспомощности слона» – более серьезная, развертывавшаяся в трагическом для Свифта плане. Была история «Свифта-карьериста», заполнившая самые тяжелые страницы внутреннего монолога и показавшая вот этот глубоко затаенный облик Свифта, облик беспомощного слона в царстве мышей.
Неотвязно стоял перед Свифтом все эти годы очень простой вопрос: а что же будет в конце концов с ним, Свифтом, священником из Ларакора? Свифт об этом думает с тревогой, с сомнением.
Чего Свифт хотел для себя в этот период – в плане практическом, не говоря о мечтах о «третьей партии», об осуществлении своей морально-политической программы?
Хотел того же, что и раньше, в 1704–1709 годах, – покинуть Ирландию, получив видный священнический пост в Англии.
Он мог претендовать, будучи доктором богословия, не только на должность каноника или пребендария, но и на пост епископа; он имел моральное на то право, отстаивая уже много лет в своих выступлениях интересы англиканской церкви; он считал, что будет с честью и пользой занимать этот пост.
И теперь, при феерическом своем взлете, при исключительном положении министра без портфеля, мог ли он полагать, что желание его неосуществимо?
Возведение в сан епископа юридически зависело от королевы, номинально возглавлявшей англиканскую церковь, фактически же – от министерства. Что ж, тем лучше. Пусть Свифт сам никогда не заикнется о своем желании, но эти умные и порядочные люди – Харли и Сент-Джон, которые так его уважают, так любят, они сами поймут, что они должны сделать.
Обнаженно красноречива серия высказываний, относящихся к концу 1711 года и ко всему следующему, 1712 году.
«Я думаю,
«Вернусь (в Ирландию), как только смогу, но, сказать правду, министерство нуждается во мне. Возможно, они окажутся благодарны мне не более, чем другие».
«Я уже много сделал для них, и я думаю, они честнее предшествовавших им; я уверен, что мне не придется разочароваться».
«Мои новые друзья очень любезны, и у меня достаточно обещаний, но я на это не рассчитываю. Во всяком случае, мы увидим, что будет сделано, и если ничего – я не буду разочарован».
Представлялось достаточно возможностей исполнить мечту Свифта. И все же ему не удавалось уехать.
«Честное слово, если б я мог все бросить и вернуться, я б это сделал и расстался бы навсегда со всей этой цолитикой и честолюбивыми планами».
«Сотни людей охотно одолжили бы мне деньги».
«Меня удерживает здесь капризная игра судьбы, и честь и приличие не позволяют мне пойти ей наперекор. Возвратиться без какого-либо доказательства успеха – это будет выглядеть весьма плачевно. И помимо этого, я хотел бы быть немножко богаче, чем я есть».
«Если со мной поступят гадко и окажутся неблагодарными, как это было раньше, я к этому вполне готов и отнюдь не удивлюсь. И, однако, все мне завидуют, и каждый день самые значительные люди умоляют меня хлопотать за них».
«Я ничего не рассчитываю получить здесь, и если бы они отпустили меня, я бы вернулся немедленно».
«Харли и Сент-Джон сказали мне, что они говорили обо мне королеве, но она никогда не слыхала обо мне».
«Боюсь, что министры останутся в долгу у меня до самой моей смерти».
«У меня с министерством осталось одно лишь дело, и когда оно будет выполнено, я расстанусь с ними. Я ни разу не получал от них ни одного пенни и не рассчитываю получить. С меня хватит дворцов и министров, и я хотел бы быть уже в Ларакоре».
Ко времени этой записи (август 1712 года) положение Свифта было действительно странным, если не конфузным.
«Я об этом (его назначении на пост епископа) ничего не слыхал – это кажется, по-моему, более далеким, чем когда-либо, хотя весь город полон слухов об этом».
И через месяц с небольшим – мучительный стон:
«Ожидаю с недели на неделю, что-нибудь произойдет в моем деле, но ничего не происходит, и я не знаю – произойдет ли: люди так медлительны, когда они оказывают милость…»
А еще через месяц с лишним – попытка обмануть самого себя:
«Они мне все надоели, и как только смогу – скроюсь отсюда. Меня совсем не страшит возвратиться к моему прежнему положению».
И наконец – через шесть дней – 28 октября 1712 года:
«Мое пребывание в Лондоне не затянется. К рождеству будет закончена моя работа, и тогда меня здесь ничто не удержит».