Путешествие в страну смерти
Шрифт:
– Да она подцепила сокровище, наша Пелагея! – шепнул над ухом Зардалу. – Крепкого ты нашла бычка.
Русская засмеялась – и вопреки всему, что он узнал и пережил, Эшер почувствовал желание.
Они остановились. Звякнул, входя в скважину, ключ. Тип замка Джеймсу на слух определить не удалось. Пьяно бормотал мужчина, клялся в вечной любви, сулил восторг наслаждения, в ответ на что предмет его страсти отозвался восклицанием благодарности, вызвав у прочих (Харалпоса, Хабиба, Байкус Кадинэ) приступ зловещего веселья. Джеймса направили в дверь и повели вниз по неровной лестнице, ведущей очень глубоко – в подвалы, где пахло водой и
– Та маленькая нищенка, что украл Хабиб, – неплохо. Но твой бычок! Ах хорошо упитан…
– Упитанный армянин – все равно армянин. Лучше бы тогда султан занялся ими, чем цыганами и евреями…
– Но он достаточно трезв, чтобы нас позабавить? – В манерном голосе Зардалу слышалось нетерпение. – Эль–Малик будет доволен и маленькой спящей нищенкой, но тем, кто всю ночь без толку просидел на кладбище, необходимо развлечься.
– Эль-Малик беседует со своим неверным микаником. – Эшер почти видел, как русская девушка лениво поводит плечом. – Запах кофе чувствуется даже на улице.. А этот у нас живо протрезвеет…
Эль-Малик. Владыка. Король. Мастер вампиров Константинополя. Пока они болтали – резкий изгиб лестницы, еще две ступеньки, мазнула по лицу матерчатая завеса, поворот вправо, неровный мощенный кирпичом пол – и внезапная вонь аммиака, каких-то химикатов, ожгло холодом…
И вдалеке – нечленораздельный, приглушенный, словно из закрытого помещения, человеческий крик, исполненный ужаса и боли.
– Встретил я тут как-то одного миканика ночью, – рассказывал Зардалу, видимо, поворачиваясь к остальным, ибо рука его соскользнула с шеи на плечо Эшера. Наверное, он не мог не почувствовать, как ведомый покрылся мурашками, услышав человеческий голос из бездны. – Маленький жирный неверный с очками на носу. Прижался спиной к стенке, машет своим молоточком, пялится, кричит: «Кто здесь? Я тебя слышу! Ты от меня не уйдешь! Выходи – и я тебя не трону…»
Несчастный молоденький армянин изливался в чувствах, а Эшер считал ступеньки и повороты лестницы. Судя по отголоскам, они вышли на открытое пространство. Мелкая брусчатка сменилась крупным, как ядра, булыжником, затем пошли каменные блоки с травой в щелях. Еще один поворот направо – и запертая дверь.
Они ступили в комнату с голыми деревянными полами – и остановились. По их молчанию Эшер уже догадывался, к кому они пришли.
– Ничего? – Бархатный, богато окрашенный голос. Судя по тому, как сместилась хватка Зардалу на локте Джеймса, евнух поклонился.
– Ничего, господин.
В темноте – шорох шелка и запахи кофе, благовоний, аммиака и крови.
– Хотя вы сделали все, как вам было сказано. Хабиб, мой любезный, это – мне? Какая чумазая крошка! О, Пелагея… – Далее Эшер снова услышал свист шелка и затем – сдавленный вскрик ужаса. Это внезапно очнувшийся юноша увидел совсем рядом улыбающуюся смерть.
Рука, подобная ожившей стали, почти с нежностью провела по лицу Эшера. Шарф соскользнул. Прямо перед Джеймсом свет керосиновой лампы отразился в когда-то карих, а теперь выцветших глазах вампира, принявших за несколько столетий неестественный оранжевый оттенок.
Олюмсиз-бей отступил на шаг.
Ростом он был с Эшера (шесть футов), но сутулился, отчего безволосая голова его, напоминающая голову черепахи, располагалась под каким-то странным углом. Нос напоминал лезвие топора, да и прямой безгубый рот был похож на засечку топором. Тем не менее лицо Мастера Константинополя не выглядело уродливым.
– Возможно, это к добру, – сказал Олюмсиз-бей на цветистом турецком, на которым общались придворные, – что ты вернешься в свои покои, Шехерезада, и проведешь там остаток ночи. Ибо сказки, которые мы будем сегодня рассказывать, – не для смертных людей.
Эшер взглянул на его выводок, окруживший полного носатого юношу. Бедняга озирался и был близок к помешательству от страха. Хабиб, грубый мощный вампир, кажется, друживший с Харалпосом, держал на руках спящую замарашку лет двенадцати – торжественно, как инфанту.
– Саид уже приготовил там для тебя еду, – продолжал Мастер Константинополя. – Я же дерзнул выбрать тебе книги, чтобы ты мог скоротать время, развлекшись старыми легендами. А мы здесь… позабавимся. – Улыбка его была старательной, но равнодушной. В левой руке Бея по-прежнему была серебряная алебарда. На лезвии играли радужные отсветы бронзовых ламп.
Глаза птенцов просияли. Коты ждали, когда выпустят мышку.
Курчавый черноволосый армянин с невнятным вскриком рванулся из рук Пелагеи и Харалпоса, но тщетно. Эшер почуял запах мочи – юноша уже не владел собой. «Хорошо будет бежать…» – с горечью подумал он.
И все это время Джеймс не переставал твердить, запоминая: мощеный двор позади этого помещения, мелкая брусчатка, направо в дверь, пересечь зал, дальше – узкая лестница, за ней – вторая…
И серебряные решетки, место, где, по словам Зардалу, находится дастлах, запах химикалий…
И голос, в отчаянии взывающий из мрака.
То есть получается, что Бей держит за серебряной решеткой всего одного пленника?
– Мои дети не помнят себя .при виде добычи…
Джеймс вздрогнул, как будто тот мог прочесть его мысли.
– Да, я действительно полагаю, что лучще тебе посидеть в своей комнате. И если кто-нибудь позовет тебя (кроме меня, разумеется), не откликайся. Дорогой мой… – Унизанной перстнями правой рукой Бей огладил щеку Зардалу. – Поручаю тебе отвести гостя в его покои. – Он взял шарф, которым раньше были завязаны глаза Эшера, и протянул его птенцам. – А потом будь добр проводить моего другого гостя наружу – до обычного места встречи. И помни, я узнаю, если с ним случится что-нибудь дурное! – Улыбка Бея была холодна, как и его хватка. – Я буду очень недоволен. Ты понял меня?
Зардалу склонился вновь, изогнувшись всем своим бескостным телом. Завитые волосы, упав, свисли до полу.
– Я все понял, господин!
– Войди. – Олюмсиз-бей кивнул кому-то скрывавшемуся во мраке дверного проема и далее перешел на вполне современный немецкий язык без каких бы то ни было признаков архаичности. – Вот он выведет тебя наружу. Я гарантирую, что у тебя нет причин его бояться.
– Я не испытываю страха, пребывая в вашем доме, как и в любом другом месте, если нахожусь под вашей защитой, мой господин. – И из темноты выступил Игнац Кароли. В безукоризненном светло-коричневом костюме он выглядел здесь просто нелепо. Как Томми в форме цвета хаки, угоди он каким-нибудь чудом в битву при Марафоне. На секунду венгр задержался перед Эшером и окинул его внимательным взглядом карих широко расставленных глаз. Затем повернулся и поклонился Олюмсиз-бею: – Могу ли я быть уверен в том, что прощен, мой господин, и что согласие между нами возможно?