Путешествие в Тянь-Шань
Шрифт:
Тронулись мы в путь ранее 9 часов вечера и при помощи запасных лошадей на рассвете 11 июля достигли до кочевьев Тарыбека, находившихся в глубине одной из долин южной цепи Заилийского Алатау, на северной ее стороне. Таким образом, мы проскакали, сделав только на полупути одну получасовую остановку, около 130 верст в семь часов.
Верстах в пяти не доезжая до аула Тарыбека, я остановил весь наш отряд в глубоком овраге для того, чтобы сосчитать наши силы. Оказалось, что 40 казаков моего конвоя были все налицо, что из 200 атбанцев Атамкула было только 20 % отсталых, но что в богинском отряде из 800 всадников прибыло только 20 %, так как большинство их не имело запасных лошадей. При всем том ждать прибытия отсталых было невозможно, так как слух о нашем прибытии мог дойти до Тарыбека, и он успел бы покончить с
Мы застали весь обширный аул в полной и живописной его перекочевке. Навстречу мне выехал брат Тарыбека Саурюк и объяснил, что Тезека в ауле уже не было. Он бежал ночью с одним из своих всадников, а другой, оставшийся в заключении, был немедленно мне представлен и подтвердил известие о Тезеке, утверждая, что его султан находится теперь уже в полной безопасности в верных ему аулах. Тарыбека также не было в ауле, он ускакал в горы на рассвете, как только получил первое известие о нашем приближении. Я объяснил Саурюку, что мы не имеем намерения предпринимать что-либо враждебное против аула и даже не желаем препятствовать его перекочевке, но непременно захватили бы весь аул с его стадами, если бы Тезека не было в живых или он был бы выдан сарыбагишам. Таким образом, вся наша экспедиция была благополучно окончена. Я распростился с Эмирзаком, который со своими всадниками вернулся к своему отцу, собирая по дороге отсталых, и с Атамкулом, который со своими всадниками направился в свой аул, находившийся не особенно далеко от места нашей остановки, причем Атамкул взял с меня слово, что я навещу его. Такие же приглашения получил я и от братьев Тарыбека – Саурюка и Басурмана.
Вследствие необходимости этих посещений и в ожидании своих оставшихся у Бурамбая казаков, вьюков и художника Кошарова, я провел почти шесть дней в атбанских кочевьях Заилийского Алатау, знакомясь с бытом и жизнью единственных киргиз-казахских племен, представителей которых можно было считать настоящими горцами.
В эти дни я посетил Атамкула, братьев Тарыбека – Басурмана и Саурюка и его племянника и дождался прибытия моих верблюдов и вьюков и Кошарова с десятью казаками. Прибыли ко мне также посланцы от Тезека и от пристава Большой орды, которому я посылал письмо с известием о своем возвращении в пределы владений Большой орды. Вернулись ко мне также атбанец Бек и казак Яновский, посланные мной для отыскания Тарыбека, с известием, чтобы он поехал с повинной к Тезеку, что и было подтверждено посланцем самого Тезека.
Во время моего пребывания в ауле Саурюка туда вернулся один из его родственников, который едва доплелся до своего аула пешком, спасши свою жизнь, можно сказать, чудом. Он проезжал с тремя своими одноаульными атбанцами близ урочища Суок-тогой, где после слияния трех Мерке с Кегеном соединенная река прорывается между отвесными скалами через страшное порфировое ущелье шумным водопадом. Здесь атбаны встретились с сарыбагишской барантой, которая захватила трех из них, между тем как рассказчику удалось спрыгнуть со своей лошадью в бурную реку Кеген, через которую переправиться ему, однако же, не удалось; бешеный поток вовлек его в водопад, который пронес его сквозь ущелье. Лошадь разбилась о камни, но всадник, сильно израненный, был выброшен на берег и выполз в безопасное место, откуда ему в течение трех дней удалось добраться до своего аула.
17 июля, после полудня, заинтересованный рассказом родственника Саурюка о том, как он был пронесен волнами бурной реки через водопад Суок-тогой, я отправился налегке на то место, где река Кеген, по слиянии ее с тремя Мерке, входит в то живописное ущелье, через которое она прибивается необыкновенно шумным водопадом между отвесными скалами. Достигнув этого места к вечеру, я остановился здесь на ночлег.
18 июля гипсометрическое измерение дало мне для уровня реки выше водопада 1220 метров абсолютной высоты. Температура воздуха в 7 часов утра была здесь +17 °C. В этом часу я тронулся со своего ночлега, заехал в аул Саурюка и захватил с собой весь свой отряд,
19 июля мы вышли со своего ночлега часов в 8 утра и версты через три встретили первые обнажения порфира. Затем наша дорога отошла от русла реки и направилась через порфировые холмы, то отдаляясь от течения Чилика, то сближаясь с ним. Почва была каменистая, довольно бесплодная и напоминала своей растительностью флору некоторых прибрежий Иссык-Куля, имеющую степной характер. Из злаков здесь росли: чий (Lasidgrostis splendens), ковыль (Stiра capillata), Andropogon ischaemum, Setaria viridis, а из других семейств некоторые характерные растения южнорусских степей: травянистый вид невьющегося клематиса с крупными густо-лиловыми цветами (Clematis integrifolia), кошачья мята (Nepeta ucrainica), а из растений солонцов Brachylepis salsa. На скалистых местах росло много кустарников – таволга (Spiraea hypericifolia), сибирская акация (Robinia pygmaea), дикая вишня (Prunus prostrata), Ephedra vulgaris. Кустарники эти были часто перевиты джунгарским клематисом (Clematis soongarica).
Через три часа пути мы вышли на первый встретившийся нам правый приток Чилика – Карабулак. Между Карабулаком и следующим притоком – Каинды – долина Чилика постепенно поворачивала прямо к западу, вполне усваивая характер главной продольной долины Заилийского Алатау. Появились обнажения осадочных пород: сначала сланцев, а потом известняков.
Я употребил часа два на то, чтобы заглянуть налегке в поперечную долину Каинды, в то время как мой главный отряд продолжал свой путь по долине Чилика. Река Каинды заинтересовала меня тем, что она получила название от берез, растущих в ее долине. И в действительности я нашел в этой долине роскошную лесную растительность. Кроме березы (Betula albae), в ней росли: тополи, две красивые породы тала (Salix purpurea и S. sibirica), рябина с очень крупными ягодами (Pyrus aucuparia), но довольно отличная от нашей европейской, боярка (Crataegus pinnatifida), аргай (Cotoneaster nummularia) и, наконец, стройная ель (Picea schrenkiana).
Замечательно, что все правые притоки Чилика, начиная от Каинды, текут в поперечных, параллельных между собой долинах и берут начало в вечных снегах южной цепи Заилийского Алатау. В вершинах почти каждой из этих речек есть перевал, ведущий на южную сторону этой цепи (которую со стороны Иссык-Куля называют Кунгей Алатау), к озеру, куда текут с тех же перевалов другие речки. Но обе такие речки, текущие в противоположные стороны с одной и той же вершины, то есть приток Чилика и приток Иссык-Куля, носят одно и то же название: например, Каинды, Шаты, Курменты.
Так как, вернувшись к своему отряду, я продолжал идти вверх по широкой долине Чилика вдали от реки, то нам приходилось переходить через легкие перевалы, разделяющие поперечные долины, из которых текут правые притоки Чилика. Так, с Каинды мы вышли на реку Шаты, в вершинах которой находится интересный высокий перевал, на который мы уже взбирались с южной его стороны, по реке Шаты, притоку Иссык-Куля. Вот почему я уже не заглядывал в долину реки Шаты, притока Чилика, а перешел через легкий перевал на реку Куль, в долину которой я также съездил налегке, встречая до самого Куля обнажения порфира. С реки Куль через легкий перевал я уже перешел на реку Курменты, которую я избрал для своего ночлега. Все это вместе с экскурсиями в поперечные долины заняло у нас весь день. В эти поперечные долины меня привлекала роскошная растительность на прекрасной почве, резко отличающейся от бесплодной каменистой почвы берегов Чилика.
На берегу реки Курменты мы выбрали себе ночлег несколько выше ее выхода из поперечной долины, в рощице, состоявшей из тополей, рябины, тала, черного барбариса (Berberis heteropoda), перевитых другой породой клематиса (Clematis orientalis). Близ ночлега росло много голубого лука (Allium coeruleum). Решившись посвятить весь следующий день восхождению на интересный высокий Курментинский перевал с северной его стороны, я крепко уснул в своей палатке под ставший обычным для меня шум быстрой и пенящейся горной речки.